Так же все девять лет я не переставала радоваться, что это я попала в лагерь, а не моя сестра Лика или мама. Я не знаю, хватило бы у них сил выжить? За тетю Ксению, партизанку, я не беспокоилась. Она бы дала мне сто очков вперед.
Когда меня арестовали, тетя Ксения жила в Севастополе. Узнав о моем аресте, она тут же переехала в Саратов — разделить с сестрой беду. Добралась до моего следователя Щенникова и крепко с ним поговорила.
Вошедший во время их разговора какой-то сотрудник сказал:
— Жаль, что вы партизанка, а хлопочете о враге народа. Вам надо отрекаться от такой племянницы.
Тетя Ксения вспомнила все матерные слова, что слышала за свою многотрудную жизнь, и выложила их обоим сотрудникам. После ее ухода они даже говорили: «Не арестовать ли ее».
Но Щенников ее отстоял.
— Не надо. У Валентины Михайловны может быть только такая тетка. Все же она партизанка… Белогвардейцы в девятнадцатом году загоняли ей иголки под ногти, требуя указать, где партизанский штаб, — никого, ничего не выдала. Приговорили к расстрелу. Расстрелять не успели, наши перешли Сиваш и утром освободили политических заключенных…
Я была любимицей тети Ксении. Представляю, как она неистовствовала, что меня арестовали ни с того ни с сего…
Я ждала Маргариту вечером, но она, узнав, что я приехала, поспешила на попутной грузовой машине в лагерь.
Мы обнялись, сколько радости, сколько счастья дает дружба.
— Отпросилась у бригадира? — спросила я, улыбаясь. Маргарита рассмеялась.
— Представь, бригадиром назначена я. Уже третий день. Не знаю только, справлюсь ли?
— Конечно справишься.
— Теперь, когда ты вернулась, я уже не боюсь. А ведь утром боялась. Что начальнику вздумалось назначить меня бригадиром, я же самая младшая?
— Ничего. Справишься. Ну, рассказывай, как вы тут без меня жили?
Мы с ней проговорили до полночи. Решили, что завтра я возвращаюсь в свою бригаду на рыбный склад.
Ночью мне приснился странный сон. Будто весь барак — все сто двадцать девять человек — выехали куда-то на этап и я осталась одна. В отчаянии я ходила в опустевшем бараке, кругом мусор, клочки бумаг, склянки, какие-то тряпки. Пустые нары, и я одна. Ни Маргариты, ни других товарищей…
На работе, когда мы отдыхали в теплушке, я рассказала женщинам свой сон.
— Какой неприятный сон, — вздохнула Маргарита. — Не знаю, как можно растолковать его?
— Ладно, может, и вправду чепуха, мало ли что кому приснится.
Но вечером, когда после ужина каждый занялся своим делом, а мы с Маргаритой все еще рассказывали, как жили друг без друга, в барак вошел начальник лагеря (новый, а ту начальницу куда-то перевели). За ним шла нарядчица Вера, с листами бумаги.
