За окошком землянки темнеет. Старик смотрит на часы.
– Отец Василий подойти обещал, – говорит он.
И по голосу слышно, что соскучился он по гостям. И мне он рад искренне, и отцу Василию, если тот действительно придет, будет рад еще больше.
Через полчасика мы допиваем портвейн, и именно в этот момент за окошком слышен хруст снега и почти сразу стук в двери.
Отцу Василию, а это был именно он, Давид Исаакович рассказывает взволнованно то же, что и мне: кагебисты прорубили рядом вторую полынью и наверняка будут за ними оттуда, из полыньи, следить.
– А ну пойдем посмотрим на этих нехристей! – басит отец Василий, доставая из своей спортивной куртки зеленое махровое полотенце.
Он тут же раздевается догола, обматывает полотенце вокруг бедер и босиком выходит из землянки. Давид Исаакович мешкает с минуту, но потом, словно набравшись решительности, тоже вытаскивает из какого-то закутка старое вафельное полотенце и машет мне призывно рукой. Мол, пошли.
На берегу дует ветер, и поэтому кажется, что зима еще в самом разгаре. Это в городе уже сосульки падают на прохожих, капель звенит, лужи блестят на месте гололеда. А здесь, откуда и город-то виден отлично, похожий на киевский торт, здесь все минус десять и ни одного проблеска приближающейся весны.
Я смотрю на вторую полынью, которая так обеспокоила старика. До нее метров пятьдесят. Ее вырубили ниже по течению, и мне трудно представить, чтобы кто-то, бултыхаясь в той полынье, мог слышать, о чем говорят в этой, нашей.
Но с Давидом Исааковичем спорить глупо. Он жизнь так хорошо знает, что просто не может оказаться не прав.
Отец Василий, оставив на льду зеленое полотенце, бросается в воду. Сразу кряхтит на все окрестности, руками машет. Кричит:
– Ох, хорошо!
Давид Исаакович раздевается. Я тоже.
И вот мы все вместе, втроем, в обжигающей холодом воде.
– Ну как? – спрашивает меня отец Василий.
– Отлично! – бодро обманываю я.
На самом деле мне страшно холодно, но не признаваться же в этом двум настоящим мужикам!
Отец Василий глядит в сторону второй полыньи, и на его крупном лице прочитывается раздумье.
– Нет, – говорит он. – Если б они хотели за нами следить, то поближе бы лед пробили. Не идиоты же они.
Старик тоже смотрит туда. Потом поворачивает голову к отцу Василию.
– Им слушать незачем. Они по губам читать могут.
– Ну, по моим много не прочтешь, – усмехается батюшка.
Я смотрю на его губы и вижу: действительно, они толстые и едва шевелятся, когда он разговаривает. Вот интересно-то!
