– Траур обычно длится год. – Голос Майи вдруг стал тихим и задумчивым. – Вот и я посижу-полежу годик рядом с сердцем Игоря, а там посмотрим!
Я не успел «пережевать» ее последние слова. Зазвонил телефон в холле ее квартиры. Она быстро вышла из кухни. Через несколько секунд снова появилась.
– Это тебя разыскивают!
Я нехотя поднес трубку к уху.
– Господин президент, генерал Светлов вас дожидается со срочным известием, – доложил мой помощник.
– Где дожидается?
– Тут, в резиденции.
– Налей ему кофе, и пусть дождется!
Телефонный звонок помощника не мог не нарушить хрупкую кухонную атмосферу этой квартиры. Майя Владимировна добавила в свою рюмочку коньяка, подняла на меня взгляд.
– Дела зовут? – спросила она грустноватым голосом.
– Зовут, – кивнул я. – Но коньячок я свой допью не спеша!
Она удивилась, увидев, что я снова присаживаюсь за стол.
Я действительно никуда не спешил. Светлов будет ждать. Его известия до утра не прокиснут. А мы еще поговорим, поговорим с Майей Владимировной о делах сердечных, поговорим по душам, не затрагивая тел.
Киев. Июль 1985 года.
Дверь в коммуналку старика мне открывает мужик в спортивных штанах с отвисшими коленями, по пояс голый и небритый. На его ногах я замечаю новые «разводные» туфли старика.
– А Давид Исаакович дома? – спрашиваю я, подозрительно косясь на туфли.
– Он скоро придет, можете в его комнате подождать.
Я прохожу по длинному коридору мимо туалетной двери. Этот туалет я надолго запомню. Там с потолка свисает семь лампочек, а снаружи, справа от двери, – семь разных выключателей. Когда я первый раз туда зашел, то включил первый попавшийся. Но стоило мне закрыться в туалете, как свет погас. Кто-то из соседей, видимо, владелец этого выключателя, зорко следил, чтобы никто не пользовался его «именным» электричеством.
В комнате по-прежнему пустовато. Несмотря на то что появилась мебель, и даже кровать застелена, и две подушки на нее водружены для усиления впечатления. Чего-то тут все-таки не хватает. Но чего?
Я озираюсь по сторонам. Может, картин или фотографий на стенах?
Мой взгляд останавливается на окошке. Теперь я понимаю: не хватает штор. Их мама Миры продала вместе с мебелью. Шторы были тяжелые, зеленоватые, с серыми полосками. Помню, в последний день перед их отъездом мы закрылись тут с Мирой и занавесили окно. Несмотря на солнце на улице, в комнате сразу стало темно, как ночью. Ее мама наверняка понимала, чем мы будем заниматься. Она специально пошла погулять по Киеву, «попрощаться со своим детством», как сама она сказала.
