Удача не проявлял никакого желания верить его вранью. И бухарец перестал выдавать себя не за того, кем был.
– Плохо, плохо, – заметил он, помолчав и мрачнея. – Ты считаешь, раз хан мёртв, это хорошо. А я боюсь, купцы не обрадуются, как не радуюсь я сам. Мы платили ему одному, знали его слабости. А теперь объявятся ненасытные шайки, и главарь каждой захочет требовать такой же платы, какую брал Карахан. – Он присел, чтобы развязывать ноги пегой лошади, которая ему приглянулась. – Надо не откладывая предупредить купцов.
Удача не скрывал, что его удивили рассуждения бухарца. Когда глянул на Чёрную Розу, углы её губ тронула насмешка над озадаченным выражением его лица, но ему показался в этой насмешке и волнующий призыв, которому он не мог дать названия. Он подставил колено и подал девушке руку. Наступив сапожком на его колено, она не отвергла помощь, легко поднялась в седло.
– Я провожу тебя до Хивы, – предложил он.
– Ненавижу тебя, – последовал холодный ответ сверху лошади.
– Я сам провожу её, – пообещал бухарец. – Можешь не тревожиться. Дочь Карахана никто не посмеет тронуть. Многие пожелают видеть её союзницей.
Она вдруг стегнула Удачу по лицу плетью, тут же стегнула лошадь, и та взвилась, поскакала прочь от гряды. За нею запоздало погнался купец. Но пока Удача видел их, нагнать гордую наездницу купцу не удавалось. Он проследил, как она удаляется, заворачивая к югу, к мареву, потрогал жгучую полосу ожога на лбу и щеке. Кожа не была содрана, и это показалось странным, вряд ли девушку подвела опытная рука.
– Догнать, – пробормотал он, отзываясь призыву, застучавшему в голове. – Догнать.
Но он знал, что не сделает этого, никогда не сможет быть рабом женщины. Поглощённый волной противоречивых чувств и порождаемых ими мыслей, он вздрогнул от неожиданного вкрадчивого голоса за спиной.
– Чёрный хан, правда, мёртв?
Нехотя обернувшись, он узнал Гусейна. Тот тоже смотрел вслед достигшим предела видения точкам всадников, одновременно выбирая коня из тех, что остались в табунке.
– Этих трёх я забираю, – Удача указал на нужных ему самому. Для себя, для Белого князя и его сына.
– Хорошо, – охотно согласился Гусейн, отступая к другим. – Они все хороши.
Удача смотрел, как он готовится отъехать и не испытывал к нему тех чувств, которые нужны для наказания убийцы. С того времени, когда порочный красивый перс умер на его глазах на берегу моря, он стал свидетелем таких преступлений, стольких, и им вызванных, смертей, пережил такие впечатления, что то событие поблекло и почти исчезло в его памяти. Даже слова о золотой розе с рубином не возбуждали прежнего любопытства после увиденного в подземной сокровищнице. Он отвернулся от отъезжающего Гусейна, но за маревой далью заросшей полынью и ковылём степи не было уже никаких признаков движения.
