Ощупывая правой ладонью шершавую стену, он крадучись прошёл несколько десятков шагов и, когда звуки стали отчётливыми, наткнулся на свисающий ковёр. За краями ковра пробивались отсветы бледного огня. Он медленно отвернул левый край, глянул за него. Глазам открылось большое сводчатое помещение, освещённое пылающими углями в бронзовом светильнике. Во всём угадывалось властное хозяйствование молодой женщины. На стенах были развешаны толстые персидские ковры, за одним из них мягко звучали барабан с бубнами и дудка, играли тягучую и однообразную восточную музыку, пробуждающую чувственные желания. В нише справа возвышалось ложе, укрытое полупрозрачными занавесями из синего шёлка, на нём тоже были дорогие ковры и зелёные шёлковые подушки. В золотой треножной курильнице рядом с изножьем ложа курились благовония. Воздух был нежным, с примесью каких-то наркотических испарений. Обежав взглядом помещение, Удача остановил его на том, что вызвало у него волнение крови.
Хотя девушка стояла посредине спального помещения спиной к входу, он сразу узнал дочь Чёрного хана. Её густые волосы были расправлены и расчёсаны, нижними частями покоились на плечах и на спине, накрывали верх парчового, с извивами складок плаща, тёмно-синего, как вечернее море. Плащ, будто застывшими волнами, ниспадал почти до толстого напольного ковра, оставляя приоткрытыми только приминающие ковровый ворс смуглые пятки и маленькие ступни. Перед ней была плетёная корзина непонятного предназначения, и казалось, её охватывало беспричинное возбуждение, тихие вдохи и выдохи становились неровными, частыми.
Она судорожно вздохнула, будто не имела сил больше сопротивляться тому, что неизбежно, движением плеч скинула с них плащ. С шуршанием падающей парчи обнажились матовая смуглость хрупкой спины, нагая округлость ягодиц, бёдер, стройные очертания ног. Замерев за свисающим ковром, Удача затаил дыхание, боясь спугнуть похожее на наваждение видение. Томно потянувшись, она так же томно присела на корточки к странной корзине, вынула из ушек крючок и распахнула крышку. Послышался змеиный шип, и он вздрогнул, как от прикосновения холодной руки мертвеца. Из корзины стала медленно подниматься треугольная голова удава. Первым его побуждением было броситься вперёд, отбросить корзину, спасти девушку, но он не шевельнулся, со смутной тревогой догадываясь, что ей это не нужно, что она способна на любую жестокость к тому, кто осмелится вмешаться. Он стал невольным свидетелем какого-то древнего магического действа, видеть которое не имел права.
