– Есть-то, есть, – нехотя признался воевода. – Да попусту им рисковать не хочу... На крайний случай держу. Что за дело придумал? Объясни. Может и рискну.
– Славное дело. Как раз... – Плосконос тут же посерьёзнел и отбросил пустословие. – Должно выгореть. Мне нужно встретиться с этим человеком. – Он опять наклонился над столом и понизил голос. – И срочно. Дело-то у нас общее, и отлагательств не терпит.
Воевода всё ещё раздумывал, соображал и прикидывал.
– Есть такой, – наконец повторился он. Затем хмуро предупредил: – Но деньги, стервец, большие любит и просит.
Плосконос откинулся на стуле и повеселел.
– А кто ж их не любит, большие-то? Может, ты не любишь? А? – Цыкнув зубом, он сыто зевнул. – Я поживу у тебя. Лучше, чтоб меня не видали днями. Мне лучше, как волку, ночами...
Воевода слегка пристукнул кулаком по столу.
– Что задумал, чёрт тебя возьми? – потребовал он разъяснения, багровея от гнева. – Говори!
Плосконос сощурился на огонь свечи.
– Лучше бы ты доверял мне... – сказал он. – Ну, хорошо. Слушай.
И он поведал о своём коварном замысле.
9. Тайны Заячьего острова
Ночь обещала быть ясной и как будто убаюкивала безветренной тишиной. С её наступлением многочисленные облики домов поглотили жителей людного и деловитого города, и только и напоминали об их погружающемся в сон существовании. Уже редко где в щели закрытых ставен пробивались блеклые отсветы горящих свечей, когда дремоту северного охвостья слободской улицы вдруг потревожили два скачущих всадника. За безжизненно мрачной, запущенной и никем не охраняемой заставой, как бегущие от опасности изгнанники, они пришпорили тёмных коней, быстро перевели их с рыси в галоп. Наезженная дорога серой и неровной лентой пролегла впереди них, обманчиво ужимаемая на границе видения и обочинами и куцым прибрежным пролеском. Иногда в просветах корявых ветвей пролеска мелькали блёски лунного сияния на широкой реке, и, казалось, та остановила течение и, как горожане, заснула в своём ложе между берегами.
Всадники поторапливали дробный перестук лошадиных копыт, пока самые последние знаки города не пропали далеко позади. Вскоре после этого сначала один стал замедлять бег скакуна, затем и второй перестал умело пришпоривать и подстёгивать аргамака, оглянулся назад, убедился, что никто их не выслеживал. Они дали животным возможность немного успокоить дыхание, потом вновь перевели их на скорую рысь. Второй за первым свернули с дороги, которая изогнулась вправо в обход протяжённого холма, удалились от неё к берегу, направляясь к мелкой поросли кустарников. Удача заставлял аргамака следовать за крупом и хвостом коня, на котором выгибал спину Антон, доверяя парню вести себя к цели поездки. Они обогнули холм и остановились возле корявой и игольчатой акации, растущей у самого края земляного обрыва. По примеру младшего товарища Удача спешился, завязал поводья на самой толстой ветке, а, глянув за обрыв, смог убедиться, что склон к речной заводи был довольно крутым. Следом за Антоном он спрыгнул на кручу и, срывая подошвой сапог глину склона, в прыжках от выступа к выступу быстро спустился к старым деревьям, как будто разгневанным великаном заваленным к речной заводи. Осторожно пригибаясь, они проникли под навес листвы и веток тяжёлых крон и оказались у самой воды.
