Поздние сумерки опустились на город. У верхнего окончания пристани сторож зажёг подвесной светильник, и на этот светильник, будто ночная бабочка на свет, стал заворачивать плывущий с верховья тяжело загруженный купеческий корабль. Едва корабль причалил к свободному месту и с него выбросили носовой причальный канат, с борта спрыгнул на бревенчатый настил, быстро зашагал к складам коренастый мужчина, слишком подвижный и целеустремлённый для корабельщика. В руке он нёс холщёвый дорожный мешок, а голову ему прикрывала широкополая кожаная шляпа, удобная в дождливую непогоду. Сторожам и городовым стрельцам, которые бесцельно слонялись вдоль длинного ряда разнообразных судов и судёнышек, притихших и замерших до утра, не было никакого дела до не имеющего отношения к торговым занятиям путника. А стрелец, который обратил внимание на его безобразно приплюснутый нос и запоминающееся жестоким взглядом грубое лицо, постарался уйти с его пути и отвернулся.
Плосконос тропинкой обошёл склад и торопливо поднялся к узкому переулку, явно, хорошо зная город и желая поскорее скрыться меж высоких заборов. Намеренно сторонясь посадской площади, он направился вечерними малолюдными улицами к крепости и вскоре, никем не остановленный в раскрытых Вознесенских воротах, даже не увидав дозорных стрельцов, вошёл в Белый город. Пройдя к соборной площади самой широкой улицей, где проживали главные чиновники городских служб, не доходя до её конца, он приостановился у крепко сбитой калитки подворья жилых палат воеводы. Частокол забора упирался в угол белокаменного терема, в котором низкие окна, одно внизу, а второе во втором ярусе, были заделаны узорчатыми коваными решётками, недавно выкрашенными в неброский зелёный цвет. Плосконос вскользь глянул назад вдоль улицы, потом на соборную площадь. Удовлетворённый вечерним безлюдьем, он постучал в калитку, настойчиво и уверенно, как будто имел на это неоспоримое право. За плотным частоколом шумно подбежали крупные псы, утробно заворчали на невидимого гостя, затем приблизились мужские шаги.
– Я прибыл к воеводе по важному делу, – тихо сказал Плосконос, когда в заборе приоткрылось смотровое оконце.
Оно приоткрылось шире, смуглый широкоскулый сторож тяжёлым и подозрительным взглядом оценил внешний вид посетителя.
– Завтра придёшь, – ответил он недовольно и грубо.
– Я из Москвы, – многозначительно предупредил его Плосконос. – Со срочным письмом.
Сторож помедлил, потом повозился с запорами и поперечными брусьями. Калитка приоткрылась, чтобы тут же, едва гость очутился в подворье, снова закрыться и укрепиться со всеми возможными предосторожностями, как будто в доме воеводы жили в ожидании нападения и осады. Собаки злобно скалились, не спуская с Плосконоса своих блестящих глаз, и сторожу пришлось грозно цыкнуть на них, чтобы они пропустили нежданного гостя к большому парадному крыльцу.
