Семья Маунтстюарт происходила из Бирмингема, там родился и вырос мой отец, там же располагалась и главная контора компании „Фоули и Кардогин, Свежее Мясо“. В 1914-м компания решила сосредоточить основные усилия на своих мясоперерабатывающих заводах в Австралии, Новой Зеландии и Родезии, и все ее дело в Уругвае было продано аргентинской фирме „Compaňía Sansinena de Carnes Congeladas“. Отец получил более высокий пост — директора-распорядителя — и был отозван в Бирмингем. В обществе 12 000 замороженных туш „поллен-ангус“ мы отплыли пароходом „Зенобия“ на Ливерпуль. Через неделю после того, как мы сошли на берег, началась Первая мировая война.
Плакал ли я, глядя, когда мы покидали желтые воды Рио-Плата, назад, на мой прекрасный город под небольшой, конической, увенчанной фортом горой? Скорее всего, нет: я делил каюту с Родериком Пулом, и тот обучал меня игре в кункен.
Новым моим домом стал Бирмингем. Я сменил эвкалиптовые рощи Колона, травянистое море „кампо“ и бесконечные желтые воды Рио-Плата на красивый викторианский красного кирпича особняк в Эджбастоне. Мать страшно радовалась тому, что попала в Европу, и упивалась новой для нее ролью супруги директора-распорядителя. Меня отправили пансионером в Сент-Альфред (где я вскоре получил прозвище „Даго“ — мальчик я был смуглый, черноглазый), а в возрасте тринадцати лет я перебрался в Аббихерст-Колледж (обычно называемый „Абби“) — превосходную, хоть и не вполне первоклассную закрытую мужскую школу, — чтобы завершить в ней среднее образование. Здесь в 1923 году, когда мне было семнадцать лет, и начинается моей первый дневник — и история моей жизни.
10 декабря 1923
Мы — пятеро католиков — возвращались с мессы: шли от остановки автобуса к школе, и тут Барроусмит и четверо, не то пятеро его неандертальцев принялись скандировать: „Папские псы“ и „Фенианские предатели“. Два шкета из младших классов расплакались, пришлось мне подойти к Барроусмиту и спросить: „А скажи-ка, Барроусмит, к какой церкви принадлежишь ты?“. „К англиканской, конечно, тупица“, — ответил он. „Ну так, считай, тебе здорово повезло, — сказал я, — хоть какая-то церковь согласилась принять человека, физически столь отталкивающего“. Все рассмеялись, даже обезьянья команда Барроусмита, а я сбил моих овечек в стадо, и мы достигли школьных пастбищ без дальнейших приключений.
Скабиус и Липинг[6] объявили, что я совершил поступок недопотрясающего качества, и что вся эта стычка и обмен репликами достаточно забавны для занесения в нашу „
