— Что вы? Я привыкла одна, да и недалеко тут.
Она действительно жила от клуба всего через три дома, однако в то, что она привыкла ходить одна, Карпов почему-то не поверил:
— Будто так никто и не провожал вас ни разу?
— Представьте себе. Хотя желающие были, — сказала она серьезно.
— Отшивали?
— Нет, просто говорила, что не надо.
— И они уходили?
— Уходили.
— Ну, от меня так просто не отделаетесь. Я настойчивый. — Карцов попытался взять ее под руку, но Ксюшка спокойно отвела его руку и строго сказала:
— Только без этого. Рядом идите, если уж вам так хочется, а рукам воли не давайте.
Разговор у них не клеился. Проводив Ксюшку до дому, Карцов уже совсем собрался уходить, когда она вдруг спросила:
— А не страшно на море-то?
Он рассмеялся и стал рассказывать ей о море. Кажется, он тогда изрядно привирал, но Ксюшка слушала внимательно и серьезно, верила каждому его слову. Карцову и до этого приходилось «заливать» девушкам про море, но никто из них ни разу не слушал его так. Те все удивлялись, ахали и охали, но за этими ахами было больше жеманства, чем интереса или настоящего удивления. Ксюшка же слушала серьезно и молча, но с тем неподдельным интересом, который угадывается во взгляде, непроизвольном вздохе или просто в молчании.
Карцову стало стыдно, что привирает, и он сказал:
— А вообще-то все это не совсем так. Хотите, я расскажу, как на самом деле?
— Расскажите.
Они просидели на завалинке до утра, с подворий уже начали выгонять коров в стадо, — а они все сидели, и Ксюшку не смущало, что ее видят с ним, что сегодня же по деревне пойдут всякие слухи.
И Карцов понял, почему это ее не смущает. В ней самой было столько чистоты и ясности, что, если бы кто-нибудь и захотел сказать о ней худое, к ней это не пристало бы, потому что никто этому не поверил бы. В деревне всяк человек на виду, его знают с пеленок, людское мнение о нем складывается годами и почти никогда не бывает ошибочным.
За те несколько дней, что пробыл Карцов в деревне, ему не раз приходилось слышать о Ксюшке — должно быть, сельчане стали примечать его интерес к ней. Нет-нет да и обмолвится кто-нибудь будто ненароком о том, что лучше Ксюшки никто не сумеет рыбный пирог испечь, что и веселее нет девки в деревне, что и к людям она самая ласковая… Карцову было лестно, что о Ксюшке говорят только доброе, стало быть, не зря и он ее из всех выделил…
Слух о том, что Аграфены Карповой сын всю ночь просидел на завалинке с Ксюшкой Шиловой, обошел всю деревню с быстротой молнии, и, едва Карцов переступил порог дома, как мать спросила его:
