Был он старше его лет на пятнадцать и потому держался немного свысока, хоть и дружелюбно.
- В избе сидит, - буркнул Савка. - С Яковом.
Сбышек принюхался, осведомился лукаво:
- Никак уже приняли?
- А ты запретишь что ль? - сразу окрысился Савка.
Товарищ его пожал плечами.
- Воеводе виднее. На берегу думаешь ночевать?
- На берегу.
- Ну и я с тобой. Ты которую избу занял?
Савелий неуверенно обвёл взглядом убогий павыл.
- Покамест никакой.
- А чего с Ядреем и боярином не хочешь?
- Да вот не хочу.
Сбыслав тоже окинул взором неровный ряд врытых в землю срубов, промолвил, показав пальцем на один:
- Вот тот как тебе? По нраву ли?
Из сруба доносился гогот ушкуйников, в едва освещённых окошках двигались корявые тени.
- А воев куда ж? - хмуро спросил Савелий.
- Это уж не наша забота. Найдут место.
Сбыслав подступил к избе, распахнул дверь, ступил в горницу - сеней у зырян не водилось. Узрев в полумраке разбойничков, сидевших за низким столом, рявкнул:
- Пошли вон.
Те сначала не двинулись с места, удивлённо уставились на вошедших, потом, рассмотрев хорошенько, вскочили и без слов выкатились на улицу.
- Очаг натопи, - бросил Сбышек челядину, вошедшему следом.
Сам же уселся к столу, скинул кожух, заботливо принятый подскочившим смердов.
- Ты как, брат Савелий, сразу на боковую или повечеряешь со мной?
Савка прошёл к столу, сел напротив.
- Повечеряю, чего ж не повечерять.
- Ну и добро. - Сбышек обернулся к застывшему у входа верзиле-гридню, велел ему: - Скажи там, чтоб внесли снедь.
Тот поклонился, вышел.
Савелий крикнул:
- Нелюбка!
В избу, запнувшись о что-то, ввалился молодой увалень с нечёсаной рыжей бородёнкой, в добротном тулупчике и чоботах на меху.
- Звал, Савелий Содкович?
- Беги на струг, тащи угощенье...
Сбыслав поднял руку.
- Лишнее. Угощу тебя, Савелий. Нынче пьём и едим из моих запасов.
- Обижаешь, Сбыславе! Будто я без порток пришедши.
- Уважь мою прихоть. Сегодня я тебя потчую, а завтра - ты меня.
- Ну, если только так...
Сбышек расщедрился, велел принести с корабля сушёные яблоки и груши, угощал товарища сбитнем, накрыл его шерстяным корзном[8] с серебряной пуговицей. Размякшие купцы нежились в жарких волнах, исходящих от чувала
