Удивительное чувство охватило меня. Я всё ещё не мог представить реально, что действительно здесь, двадцать лет тому назад я был, что вот этой дорогой, тогда протоптанной, я возвращался на передовую после редких вызовов в штаб. Да, этой… Только тогда по сторонам, лежали раздетые до белья трупы, только тогда стоял в роще тяжелый дух тления, который не могли забить запахи только пробивающейся весны. Пахло еще гарью, дымком от костров, а после миномётных налетов долго стоял едкий запах серы… И ещё чем-то пахло, неуловимым, неопределенным, но присущим только передовой. Иногда этот запах я чуял и в других местах и даже после войны, и он сразу возвращал меня в весну сорок второго.
Да, всё происходило здесь… Ещё немного, и я войду в черновскую рощу, пройду её и выйду к овсянниковскому полю… Но пока я не наткнулся на остатки артиллерийской позиции, я всё ещё не верил в это. А сейчас поверил! Окоп обвалился… Около валялись ржавая пробитая каска, кожух от гранаты РГД и солдатская кружка… И сразу воскресло всё!
Меня забила дрожь, я прибавил шаг, стараясь скорей дойти до рощи, скорей выйти к полю, скорей увидеть и узнать всё — и воронки от самолётных бомб (они наверняка должны остаться), и следы редких землянок, и тот пятачок, на котором бедовала моя таявшая каждодневно рота… И овсянниковский овраг, по которому шла немецкая разведка, и тот выступающий редкий подлесок, с которого ночью наступали на Паново… Всё, всё хотелось мне увидеть скорей и узнать, потому как в этом узнавании была щемящая сладость — всё это было, было не с кем другим, а именно со мной.
Я вошёл уже в лес… Дожди, которые были недавно, залили маленькие воронки от мин водой, и они поблёскивали голубыми блюдцами по всей роще… Сколько же их? Вся земля буквально через шаг-два была в этих небольших круглых лужицах…
Как жили мы здесь? Как оставались живыми на этой насквозь прострелянной, на каждом метре развороченной разрывами земле? Бог знает.
Конечно, при мне воронок было меньше. Но фронт тут стоял еще год с лишним, и если за два месяца было всё разворочено, то можно представить, что ещё год по этому черновскому лесу по нескольну раз в день били мины, снаряды, бомбили самолёты…
Да, лес я не совсем узнаю… Больших деревьев почти нет, и он весь заполнен молодой порослью — берёзками, осинками. Но вот эту воронку я помню это было при мне. Она и сейчас залита водой. Метрах в двадцати находился мой шалаш, и меня немного подбросило вверх, когда взорвалась эта бомба, и оглушило.
