— Лыско! рыбаки, люди впереди! — говорю я, не веря глазам.
И Лыско словно понял меня и завилял хвостом.
Несомненно, на берегу стояли рыбаки: в это время, как мне говорили вогулы, они ловят семгу…
Но лишь только я показался из-за мыска, как в становище забегали люди.
Я поднял флаг на тонком шесте, которым все отпихивался от камней, попадавшихся мне на перекатах, но и это не успокоило жителей, а словно привело их в страх. Кто-то бросился было на лодку, кто-то в лес; послышался плач детей; но несколько мужчин, рыжих, бородатых, вышли ко мне навстречу, что-то припрятывая позади, и стали дожидаться, что будет.
Я снял шляпу и раскланялся; мне ответили тем же, и через минуту-две я остановился у пристани и вышел с Лыском на берег.
Произошла молчаливая, осторожная встреча, и только тогда, когда узнали, что я русский человек, путешественник, — зыряне заговорили:
— Ну, здорово перепугал ты нас, барин! Виданное ли дело, чтобы по этой реке кто спустился с Урала на плоту, да еще с флагом…
— А что такое? — спрашиваю, недоумевая.
— Да наш брат, рыбаки, на лодке оттуда не решаются плавиться, не только на таком плоту, как ты приехал. Прямо думали, что карачеи-самоеды плывут, или надвигаются войною дикие вогулы. Только они в старину так плавали на плотах и нападали на наши деревни! Да, это бывало, только уже так давно, что мы и позабыли.
И добрые люди стали осматривать мой плот, как будто это была какая-нибудь достопримечательность.
Вскоре на берегу собралась целая толпа; все, раскрывши рот, глядели на меня, как на необыкновенное явление; все расспрашивали, откуда я, чей, и только после хватились, что я голоден, и повели меня к своим палаткам.
Палатки просто оказались шалашами, прикрытыми берестами и разными пологами, парусами, но очень просторными, так что, когда я сел на предложенное мне место посреди на шкуру оленя, то вокруг разместилась вся рыболовная ватага, которая никак не хотела отстать от меня и осматривала с ног до головы. После долгого одиночества я чувствовал себя в новом обществе так неловко, словно я попал не к русским людям, а к краснокожим индейцам.
Тут были женщины с грудными детьми, которые отворачивались при моем взгляде, тут были дети постарше, которые только отмигивались своими ресницами, тут были девушки, парни, мужики, и, казалось, то, как я хлебал, ел, пил, обращался с ложкою, было уже для них таким зрелищем, какого они раньше не видывали.
Утолив наскоро голод, расспрашиваемый все время про путешествие, я, наконец, перешел сам к вопросам.
