вплыла жена мастера гильдии корабелов фру Торхильда.
— Ваше величество, какая встреча, и где, как это неожиданно, расскажу своему супругу — не поверит! — и тут же, без остановки и запинки: — Ах, Орм, какая прелесть, какие чудесные персики, как давно их у тебя не было! Хотя ноябрь на улице, чего уж жаловаться… Дай-ка я выберу штучек пять порумяней!
— Персики?..
Олаф уставился на круглые, желто-красные пушистые мячики размеров с кулак фру Торхильды.
— Это — персики? — недоверчиво переспросил он.
— Ну да, ваше величество, — несколько обиженно подтвердил хозяин. — Разве я мог бы над вами так глупо шутить?
— А это… такие… оранжевые… с коркой… тогда что?
— Это апельсины! — расцвел зеленщик и для вещественного подтверждения своих слов потянулся за подносом на самой верхней полке.
Но когда он вернулся, то конунга в лавке уже не было.
Вместе с ним, похоже, ушли из кучки и три персика, оставив вместо себя на прилавке золотую монету.
— Его величество сказал, что сдачи не надо, — растерянно пожимая обтянутыми расписной хорохорской шалью плечами, проговорила фру Торхильда.
— Я ж говорю — шутник… — улыбнулся хозяин и мысленно записал два недостающих золотых в пассив короне.
Когда Олаф вернулся, Аос укладывалась спать. Розовое покрывало было убрано с кровати и сложено на не менее розовый дубовый сундук, розовая ночная рубашка с розовыми кружевами надета, и розовое одеяло откинуто.
Посреди комнаты жутковатым прямоугольником, похожим на свежескошенный газон, лежал зеленый ковер. На окнах сошлись, отсекая лунный свет, желтые шторы.
— Спокойной ночи, — не поднимая глаз, проговорила богиня, юркнула под одеяло…
И вскочила.
— Ай! Что там?!
— Что — где?! — топор из новой коллекции оказался в кулаке отряга быстрее вскрика.
— Под матрасом! — растерянно моргая, Аос ткнула пальцем в притворявшуюся безобидной и ровной кровать.
— А-а-а… что там? — медленно ставя топор к стене, неуверенно промямлил юный конунг.
Богиня была женщиной, и умела отличать риторические вопросы от экзистенциальных, когда хотела.
Прищурившись в адрес стушевавшегося вдруг супруга, она откинула матрас и победно уткнула руки в бока:
— Я так и знала!
Неяркий свет ночника блеснул на остро отточенном лезвии огромного боевого топора.
— Это ты! Ты подложил! Ты или твои сообщники! И все потому, что… что… что…
— Милая, это я, да, но только потому… — Олаф бросился к разворошенной постели, неловким движением задел подушку, роняя — и из-под нее на пол выпал гребень, перевязанный розовым бантиком.
