В центре Воронежа стоял памятник воронежскому уроженцу поэту А.В. Кольцову, сделанный в Италии из белого мрамора. На Никитской площади в 1911 году состоялось открытие памятника другому воронежцу, И.С. Никитину, на каковом торжестве я присутствовал с делегацией от кадетского корпуса. Стихи этого талантливого поэта с кадетских лет и по сей день выжимают у меня слезу своим горячим чувством любви к родине.
Под большим шатром голубых небес
Вижу, даль степей зеленеется…
Кроме всего перечисленного, большим достоинством и украшением старого и милого моему сердцу Воронежа являлись его чудесные сады‑парки при усадьбах воронежских помещиков, живших на Стародворянской улице, с детьми которых я учился и у которых часто бывал. Великолепен был и воронежский ботанический парк, находившийся тогда за городом, примыкая вплотную к лесам вокруг города.
Красив и живописен был старый Воронеж, окружённый на сотни вёрст необозримыми родными степями, которых мне уже больше не придётся увидеть в жизни.
Против своего одинокого хутора старый однодворец Никита приметил на другом берегу речонки какой-то подозрительный тёмный бугорок, которого прежде не замечал его опытный глаз степняка. Смотреть его не пошёл: старик был осторожен, жил не со вчерашнего дня и знал, какие оказии в степи бывают, и как ни за что ни про что добрых людей по судам мыкают.
Сколько раз к нему приставали его бабы: «Глянул бы ты, Данилыч, что за оказия такая. Навоз — не навоз, овца, что ли сказать, околела?» — «Много вы, дуры, понимаете… Умны больно! — ругал их старик. — Брешите поменьше. Жительство наше с этого боку, а к тому боку нам нет касательства… Ну, и пущай себе лежит, не мы клали — не нам и поднимать. Господь знает, зачем положил… Вот сунься у меня кто на тот берег, я вам покажу!»
Так и пролежал с поздней осени до самого Рождества на пустом, безлюдном поле этот странный чёрный бугорок. Его не было видно ниоткуда, потому что никаких дорог не проходило через это пустынное поле. Только из пасеки Данилыча можно было заметить среди завеянного снегом поля эту странную кочку.
Сам старик, выходя по зимним зорям на свой гуменник, подолгу смотрел, опершись на вилы, на этот загадочный бугорок. Мудрёное что-то чуялось в нём сметливому старику, и каждый раз он смотрел за реку, не случилось ли чего с чёрным бугорком, но в нём ничего не изменялось, он лежал окоченелый на зимнем морозе, заносимый метелями и снова оголявшийся ветром.
