— Черт возьми, да это же — в Японии! — стонет она.
К счастью, ящеро-Феликс рядом, он исправляет географическую ошибку своей кузины.
— Ты что, Берта, свихнулась? Это в Дании.
— Это ведь еще дальше? — волнуется миссис Чудище.
— Дания? Еще бы, — изрекает Динозавр. — Если бы ты увидела карту мира, ты бы поняла.
Берю галопом выскакивает из комнаты-общежития.
В своем порыве он задевает ручку ортопедического кресла. Оно резко возвращается в свое первоначальное положение. О Зевс-Громовержец! Кажется, будто обрушился целый квартал. Милашка Б. Б. рассыпается в извинениях. Она жалуется своей сестричке, что Бог послал ей такого мужа — такой недотепа не имеет права на существование, и будь ее воля, она бы вернула его в материнское чрево.
— Сматываемся, — бросает Толстый, когда гора Сен-Женевьева начинает извергаться, — лучше уж я схвачу скарлатину!
Очутившись на улице, я спрашиваю его, пока он усаживается в шарабан:
— Кажется, твой родственник микроцефал?
— А ты как думал? — подтверждает Берю. — Он слесарь-водопроводчик.
в которой я открываю страну виски для простофиль
Путешествие проходит без приключений. Наша птаха летит высоко, пропеллеры исправно крутятся, горючего вполне хватает, чтобы доставить нас в Шотландию, а в салоне нас обслуживает стюардесса, способная вызвать зуд даже в протянутой руке попрошайки.
Признаюсь, что я забираю ее пленительные формы с собой в дремоту, надеясь придавить их там так же, как Берю рядом со мной давит хоря. Эти трехчасовые сновидения слегка восстанавливают мои силы. Наконец громковещалка объявляет месье пассажирам, что они должны пристегнуть ремни, бикоз (Потому что (англ.)) до Глазго уже рукой подать. Я бужу Берю, и он разом кладет конец спокойствию командира экипажа по поводу исправности двигателей. Вы догадались, что Бугай издает звук продуваемой турбины, от которого тугую на ухо старушку американку бросает в пот над самим Паде-Кале от страха, что один из турбореакторов дал сбой.
— Опусти воротник куртки! — приказываю я. — Ты похож на озябшего ханыгу.
Верзила повинуется.
— А сейчас? — спрашивает он, напяливая шляпу, засаленную, как ресторанная мойка.
— Сейчас ты похож на отогревшегося ханыгу.
И тут я замолкаю, пораженный.
— Послушай, Папаша, ты что, забыл надеть рубашку?
— Что ты опять пристаешь ко мне? — огрызается Толстый.
Говоря это, он проводит напряженной рукой по груди и понимает, что я не шучу.
— Фу, черт, в этой суматохе...
Под курткой у него только галстук. Хотя и завязанный с излишним для шеи этого борова изяществом.
