— Росс, это нелепо, — возразила Чар, недоумевая и сердясь, что он еще в состоянии иронизировать.
Она всегда восхищалась Россом, но только теперь поняла, что с этого начинались и этим исчерпывались все ее чувства к нему. Его ум, проницательность, его целеустремленность и настойчивость, его внешний облик и манера общаться заслуживали уважения, но этого было недостаточно, чтобы связать с ним свою жизнь. На какое-то мгновение Чар даже стало обидно, что она понимала это так ясно. Многие люди, она это хорошо знала, прекрасно уживаются друг с другом, строят свои семьи именно на таких принципах. Но это мимолетное сожаление тут же прошло. Если Чар и знала что-нибудь, так это то, что больше…
Щелк. Раздался такой знакомый звук. Это фотокамера Флетчера вывела Чар из задумчивости. Она знала, что он где-то совсем близко, но старалась не смотреть на него. Она чувствовала себя неловко: он наблюдал за ней совершенно беспристрастно, без тени улыбки, без теплоты во взгляде. Когда Флетчер держал в руках камеру, то он совершенно преображался. Казалось, словом или взмахом руки он способен управлять всей вселенной, как дирижер — оркестром. Это раздражало Чар. Она и Россу ничем не хотела быть обязанной, и рядом с Флетчером ей не нравилось чувствовать себя безвольной. В такой момент она сомневалась, правильно ли поступила, объяснившись с Россом. Он, по крайней мере, был абсолютно предсказуем.
— Мисс Броуди?
— Да. — Чар кивнула и, окончательно освободившись от воспоминаний о Россе и от раздумий о Флетчере, повернулась к студентке колледжа дизайнеров.
— Готовьтесь, сейчас ваша очередь. Вы будете выступать с кафедры?
— Да, спасибо. Я ею воспользуюсь.
Чар нервно улыбнулась, стараясь успокоиться и собраться с мыслями.
— По-моему, зря. Как жаль прятать такое платье! Может быть, лучше было бы поставить микрофон так, чтобы вы произносили текст, стоя спиной к зрителям? Спина просто потрясающая! Это платье вы сами смоделировали?
— Конечно. Я рада, что оно вам нравится.
И Чар с плохо скрываемой гордостью провела рукой по расшитому бисером шелку на бедре. От глубокого декольте вниз струился водопад голубых и зеленых бусинок. Впереди платье едва касалось блестящих туфелек Чар, а сзади длинным шлейфом тянулось по полу. Вводя эту деталь, Чар словно переносилась на столетие назад, когда женское вечернее платье было не только необходимой одеждой, но и отражением чувственности его обладательницы. Казалось, тяжелое, расшитое бисером платье не подчинялось закону тяготения: оно держалось на двух тоненьких бретельках. Но неуемная фантазия Чар подсказала ей такое решение фасона, которое делало это платье необыкновенным. Спина оставалась полностью открытой, а от линии талии ниспадала искусно расшитая бисером драпировка. Раскроенная по косой нити ткань прекрасно облегала фигуру. В этом платье Чар можно было принять за русалку, непонятно как оказавшуюся на берегу, в самом центре Беверли-Хил, в отеле «Времена года».
