Только «Колокола родины» напомнили нам, что пора возвращаться домой. Был субботний вечер, и представителей среднего сословия, то бишь переходного возраста, ожидали купание и радиопьеса в вечерней программе.
Некоторое время я воображал себя Полем Коксом, потом имена комиссаров полиции в радиопьесах стали все чаще меняться. Впрочем, как и имена иностранных спец-корреспондентов, которых я долго считал вечными и неизменными. Не выдержал испытания временем даже Виктор В., а он ведь работал в Риме, Вечном городе.
Несмотря на это, мы упорно сохраняли верность эфирным созданиям, и каждую субботу засиживались допоздна за столом в гостиной, дожидаясь последних известий. К тому моменту, когда умолкала мелодия гимна, мать уже вынимала из воды горячую лапшу, которую сдабривала только несколькими каплями кулинарного ароматизатора, и мы приступали к нашей полночной трапезе.
Эта еженедельная вечеря под охраной спящего наверху Солнышка была как бы частью негласного семейного заговора.
Я пил вино из стакана моего отца.
Перед сном мы все вместе подходили к окну. Иногда мне везло — когда спутник проносил мимо свою обезьяну. Но обычно на южном небе были видны только сигнальные огни ближайшей радиобашни.
Это выглядело так, словно мы имели дело с великим небесным знамением. Летом отец разыскивал на небосклоне созвездие Большого Возничего, а зимой — Орион.
Мама вдыхала запах лаванды.
Выходя из «конторы», мы всякий раз натыкались взглядом на высокого голого мужчину, чье живописное изображение висело рядом с дверью. Отец сделал это самое смелое в своей жизни приобретение много лет назад, обменяв хлеб на искусство.
Ему нравился художник, один из его сверстников в заляпанных краской штанах и радугой под ногтями. Он входил в булочную крупными шагами и решительно указывал на самый поджаристый каравай.
И этот-то живописец, держа в одной руке широченную кисть, а в другой тряпку, которая как бы между прочим служит ему заодно и набедренной повязкой, любуется на автопортрете собственным отражением в зеркале. Летняя жара золотит свет на сеновале, где он устроил себе мастерскую, золотит его и на нашей картине.
Вот и Гэри Купер на деревенской площади Хедливиля тоже мается в ожидании полуденного поезда. Правда, он в одежде, а на лацкане у него красуется звезда шерифа. Он одинок и ко всему готов. Только нет у него подходящего дела. Такой уж он человек.
Мы смотрели этот фильм вечером в воскресенье. После финального поединка между Кейном и Фрэнком Миллером мы молча, не уронив ни единой слезы, двинулись домой, широко шагая по вымершей деревне. Это было такое же торжественное шествие, как тогда, когда отец после целой вечности очнулся, поднялся с земли, и мы вышли из мрачного туннеля на свет Божий и вернулись домой.
