Но все равно от этого никуда не денешься, я знаю, теперь я это точно знаю. Я случайно слышала, как она разговаривала с одной тетей, но тогда я была еще глупая и ничего не понимала, и учительнице она сказала, что меня взяли из детского дома. Скрыла, что я ее дочь, ведь я ей родная, а она это скрыла, своего собственного ребенка взяла на пробу.
Встаю, надо встать, камешки врезались мне в ладонь, локоть болит, колено жжет, на брюках дырка. Но мне плевать.
— И вид же у тебя.
— Ну так иди к Йоузовой.
Теперь он обиделся. Точно. Ну и пусть. Обойдусь. Они у меня тоже на пробу. Все.
Иду, прихрамывая, и высасываю кровь из ладони.
Интересно, идет ли за мной Блошка? Но я не оглянусь, ни за что не оглянусь.
Она шьет мне пальто. Перешивает. Бабушка откопала в шкафу охотничью куртку столетней давности. Серую, в черную клетку. Местами ворс сохранился, местами истерся.
— Это шотландка, — сказала бабушка, — чистая шерсть.
— Будет у тебя красивое и теплое пальто на зиму, — сказала мама.
Я ничего не сказала. Что ж, если я все еще не умею возражать.
Сижу у окна за складным столиком. Нам задали написать, как мы ждем рождество. Я бы хотела написать, что рождества вовсе не жду. Не радуюсь, потому что с нами все праздники будет Удав, он будет смотреть мне в тарелку и говорить слова, которых я не понимаю. Не радуюсь, потому что у меня нет денег и я никому ничего не могу подарить. Даже поздравление не могу послать. Даже печенье не могу испечь, а попробовать мне дали только одно, подгоревшее. На балконе лежит заяц, у него на мордочке кровь, но мне нельзя его погладить. И с Катержинкой нельзя поиграть, говорят, я на нее плохо влияю.
Что Марек ее обижает и дразнит, это никого не волнует, он нарочно отбирает у нее игрушки, чтобы она плакала, но они не считают, что он на нее плохо влияет.
Дети получили к рождеству настенный ковер: на нем звери лезут в ковчег, звери нашиты из разных цветных лоскутков, очень красиво, тигры, например, из полосатой материи, косуля в крапинку, жираф в клеточку, настоящая картина. Но только я не смогла все рассмотреть, мама сказала: отойди подальше, он стоит четыре тысячи триста.
Четыре с лишним, ужаснулась бабушка, по-моему, на детей это жалко. Но мама ее оборвала — на детей, мол, ничего не жаль, они с малых лет должны жить в красивой обстановке, чтобы из них выросли гармоничные личности.
Из меня гармоничная личность не вырастет, потому что для меня им всего жалко, и я живу между кухонными шкафчиками и газовой плитой, то мне в голову дует от окна, то будит холодильник, ворчит прямо в ухо. Вот хорошо, если Катержинка об этот ковер будет вытирать ручки своей куклы. Или свои, измазанные джемом и медом. Так еще лучше.
