— Ты что, сдурела, ведь у нее уже полная горсть твоих волос?
С Мареком шутки плохи, он силой раскрывает Катержинке кулачок.
— Не трогай ее, — прошу, — она ведь маленькая, — и вытираю слезы.
— А вас там били? — спрашивает Марек.
— Нет.
— А есть давали?
— Давали.
— Только хлеб и воду?
— Нет, все: суп, мясо с гарниром, салат и пирог. Похоже, он не верит.
— И шницель?
— Да, и шницель с картофельным салатом или с картошкой и огурцом.
Он положил подбородок на руки. Катя снова крошит пирог. Тесто, по-моему, песочное.
— Ты правда чокнутая, — говорит Марек, — чего же ты там не осталась?
Мама была права, ребята стали смеяться, как только я раскрыла рот. Но учительница их сразу одернула. Я и сама понимаю, что тут в Праге говорят иначе, чем в Остраве, но никогда в жизни я так говорить не научусь.
Учительница толстая, как поросенок, но, кажется, хорошая, раз ребят одернула, а потом спросила, как у меня со зрением, почему я в очках.
Я ответила, что плохо вижу, только когда горит свет, и весь класс чуть не лопнул со смеху. Таких ребят я в жизни не видала. Ну что тут смешного? Она посадила меня на первую парту, как и в детдоме.
Но девчонка с этой парты ужасно разозлилась, ей, видно, хотелось сидеть с подругой. Отодвинулась на самый край и отворачивается, чтобы не видеть меня. Я и не удивляюсь. Что во мне хорошего?
Мамочка сшила мне платье, она такая проворная, за один день успела, из своего перешила, умеет и на машинке строчить, раз, и готово. Так что платье у меня красивое, темно-зеленое с белым воротничком на кнопках, а самое главное, что оно чуточку пахнет, совсем немножко, но я это чувствую, и мне кажется, что она тут, со мной, что обнимает меня. Только оно колется в рукавах и в плечах, но я ей не скажу, ей было бы обидно.
— А у нее блохи! Ну и ребята!
— Вахова, прекрати, пожалуйста, — одергивает ее училка, — имей в виду, каникулы уже кончились.
— Она все время чешется, я с ней сидеть не буду.
Это она обо мне. Ио ведь у меня нет ни блох, ни вшей, нас воспитательницы все время проверяли, потому что всегда все сваливают на детдомовских.
Если бы я могла куда-нибудь скрыться, но здесь спрятаться некуда, и, конечно, все уставились на меня, а мне так хочется почесаться, жутко хочется, эта материя очень колючая.
— Давайте я с ней сяду. Я блох не боюсь.
Снова все прыснули, но тут уж я не выдержала, бросилась вон из класса. Училка поймала меня у двери.
— Как вам не стыдно, — теперь она, кажется, и вправду рассердилась, — как вы встречаете новенькую, что она о вас подумает. Сейчас же замолчите!
