Она дала мне полотенце и мохнатую простыню, главное — не перепутать. Постараюсь, у меня темные, а у них светлые, это я отличу.
— Поживей, поживей, ты как в замедленном фильме. Я смеюсь, а она нет.
— Возьми эту пижаму.
У меня ведь своя есть, но в карантине это, наверное, не разрешается. Пижама велика. Брюки до самых подмышек, ну и вид у меня!
— Расческа есть?
— Да, в чемоданчике.
— А ну-ка, мигом.
Легко сказать. Очки я нащупала, но они запотели.
Она куда-то спешит. А как пахнет, как чудесно от нее пахнет. Мне и видеть ее не надо, я по запаху ее найду, как пес. Чемоданчик ей тоже не нравится.
— Я вам связала салфеточку, не знаю, понравится ли, а детям привезла куклу и автомобильчик, и подковку для ключей для…
Ну как его называть? Она мне не подсказала. Только вздохнула.
— И это называется расческа?
Нормальная расческа, всего несколько зубьев сломалось, когда Саша причесывалась.
— Один хлам!
Салфеточка ей, кажется, не нравится, я плохо вяжу. Гита хотела мне связать, но воспитательница сказала, что так нельзя, что маму больше обрадует моя собственная работа, пусть даже не очень умелая. Глупая она, что ли, в нормальном мире все, наверное, иначе, чем в детдоме.
Я расчесываюсь. С моими волосами это раз-два — и готово. Каких-то пять волосков. Вот у мамы волосы красивые, густые и золотистые, как мед. И наверное, сладкие.
К счастью, она забыла про зубы. Щетку я оставила в детдоме. Все время о ней думала, чтоб не забыть. Гита теперь будет мазать ею туфли. А может, пришлет.
— Садись поешь! Или не хочешь?
Наверняка она приготовила для меня что-нибудь вкусненькое. Интересно, есть ли в Праге трубочки?
— Яйца оставь на утро, на ночь это тяжело. Колбасе ничего не делается, она копченая, выбрасывать жалко.
Колбасы жалко? Посмотрела бы она, как ребята ее под стол швыряют. Хлеб черствый, масло растаяло, в горло не лезет. Почему она на меня смотрит?
— Не хотите кусочек? Или карамельку?
Не сказала ничего, только отвернулась. Наверное, не хочет. Карамельки мне дала Гита. Саша подарила открытки, а Пржемек принес в спальню фантики от шоколада. Раньше не хотел дать ни одного — и вдруг принес целую кучу и убежал. Пржемек не любит прощаться, это все знают.
Только бы пить так не хотелось! Если попью, захочу в уборную. А как я ночью эту уборную найду? И печенье мне в горло не лезет.
— Чай пить будешь?
Мне кажется, она хочет, чтоб я отказалась. Скажу «нет».
— А куда я тебя положу, это никого не интересует.
Не знаю, почему кого-то должно интересовать, где я сплю. Спят ведь в спальне, нас там было восемь.
