Может быть, Егоркино старание и увенчалось бы успехом, если бы не Нюська. Когда Егорка дошел до слов «Коням сена надавай», Нюська просунула в окно вертлявую голову, оглядела комнату, тряхнула косичками и выпалила: — А ваш Петька на линию полез!
Егорка выскочил на крыльцо. На лужайке разгоралось сражение. Размахивая саблями, пиками и кинжалами, с криком «ура!» Гришкино войско яростно бросалось в атаку. «Разбойников» зажали в кольцо, но сдаваться они никак не хотели. «Эх, если бы не Сережка с Петькой!» — с горечью подумал Егорка и, отвернувшись от лужайки, стал искать глазами братишек. Ваньки нигде не было, а Петька карабкался на четвереньках по насыпи.
— Ванька! — закричал Егорка.
Ванька не отозвался, хотя и находился со своим дружком Спирькой совсем рядом, за стайками.
— Каняня! — заорал что есть мочи Егорка.
На этот раз Ванька высунулся из-за угла стайки, но так искусно, что заметить его было нельзя, взглянул на рассерженного брата, покосился на насыпь и снова скрылся.
— Ну, погоди!
Егорка погрозился кулаком и, крикнув Петьке: «Стой!», кинулся к насыпи.
Петька плюхнулся на живот и усиленно заработал руками и ногами, устремляясь к рельсам.
Егорка взбежал на насыпь, схватил братишку за рубашку и поволок его к оградке.
— Пусти, пусти! Я за камушками, — брыкался Петька. Дотащив Петьку до оградки, Егорка остановился и взглянул на лужайку.
Бой становился все жарче. Только теперь нападали не «сыщики», а «разбойники». Особенно туго доставалось Гришке. Атаман «разбойников», Володька Сопатый, наступил ногой на хвост Тришкиному коню, отчего Гришка не мог двинуться ни взад, ни вперед. Задерживать коня в бою не разрешалось.
— Не по правилу! — Егорка хотел хоть на секундочку ворваться в кучу сцепившихся ребят, но в этот момент до его слуха донесся из избы пронзительный Сережкин крик. «Из зыбки выпал», — пронеслось в Егоркиной голове. Выпустив из рук Петькину рубашку, он кинулся в избу.
Сережка лежал в зыбке — значит, причин орать так громко у него не было. Но он орал. Егорка разозлился:
— Да замолчи же ты!
Сережка умолк на мгновение — должно быть, испугался, — а затем заревел по-прежнему.
Егорка рванул зыбку и запел отрывисто и сердито:
Ай, баю, ай, баю!
Колотушек надаю.
Колотушек двадцать пять,
Будешь спать, спать, спать.
Сережка не затихал. Егорка еще и еще раз повторил песню про двадцать пять колотушек.
Но где там! О спанье даже речи не могло быть — рев продолжался, не утихая. Егорка задумался, стараясь припомнить что-нибудь такое, что успокоило бы братишку. Ничего хорошего в голову не приходило, и он, покорясь своей беспомощности, опустился на табуретку и уныло пропел:
