— Егорка, выручай! Нас прижимают «разбойники».
«Разбойники» во главе с Володькой Сопатым уже окружали Гришку и его товарищей — «сыщиков», и Гришка торопился: приплясывал, чмокал губами, размахивал саблей.
Сейчас как раз можно было вырваться из дому и немножко поиграть.
— Держитесь, я мигом! — Егорка быстро достал из-под нар «саблю», сунул за ремешок «кинжал» и метнулся к двери, но выскочить за нее не удалось: на пороге его настигло звонкое Сережкино «уа!».
«Надо выбежать скорее, будто я ничего не слышал», — пронеслось в голове у Егорки, и он толкнул дверь. В это время раздалось еще одно «уа!», более громкое, раскатистое. Этот второй вопль напомнил об угрозе матери. Поглядывая то на зыбку, то на дверь, Егорка затоптался на месте. После третьего вопля он перестал пританцовывать, повернулся и, с мучительно-кислым выражением на лице, медленными шажками направился к зыбке.
— Выходи же скорей! — кричал за окном Гришка.
— Погоди чуточку, — отозвался помятым голосом Егорка.
— Я сейчас, качну разика два и выбегу.
Но Гришка не мог ждать, он поднял саблю над головой, лихо свистнул и ускакал.
Тряпица под Сережкой была сырая.
Егорка сменил ее и дал братишке соску, тот умолк. Осталось немного — укачать.
Зыбка прикреплена к длинной пружине, свисающей с потолка на веревке, качается она легко и в любом направлении: вверх-вниз и в стороны.
Егорка сел на табуретку и, плавно покачивая зыбку вверх-вниз, тихо и протяжно пропел:
Баю, баю, баю, бай.
Иди, бука, под сарай…
Иди, бука, под сарай,
Коням сена надавай.
Кони сена не едят,
На Сереженьку глядят.
Почти с первого слова колыбельной Сережины глаза начали «хлопать»: то закроются, то откроются. Егорка обрадовался, но, чтобы понадежнее усыпить братишку, продолжал раскачивать зыбку и замирающим голосом пропел еще один куплет:
Наш Сережа будет спать,
А я его буду качать.
Он миленький мой,
Расхороший, дорогой.
Сережка уже не размыкал век. «Ну, теперь все», — обрадовался Егорка, осторожненько поднялся с табуретки и начал красться на цыпочках к двери. Но не успел он сделать и трех шагов, как его снова настиг братишкин голос. Верно, на этот раз Сережка не кричал, он ворковал, но все равно уходить из дому было нельзя.
Егорка подскочил к зыбке и заглянул в нее. Сережка улыбался и смотрел на Егорку такими глазами, в которых не было даже намека на сон.
— Почему не спишь? — сердито прошептал Егорка и снова взялся за зыбку.
На этот раз зыбка заходила не вверх-вниз, а из стороны в сторону, и колыбельная песня зазвучала громче.
