Великий Галеотто | страница 30



Мерседес (сухо). Уж очень ты была встревожена опасностью, грозившей Эрнесто!

Теодора. Но ведь Небреда умелый фехтовальщик!

Мерседес. В конце концов Хулиан отомщен, а Не­бреда убит. Так что Господь услышал твои молитвы.

Теодора (с интересом). Значит, Эрнесто?..

Мерседес. Да!

Теодора. Убил виконта?..

Мерседес. Да!

Теодора (не в силах сдержаться). Какое благородство и мужество!

Мерседес. Теодора!

Теодора. Что?

Мерседес (строго). Я читаю твои мысли.

Теодора. Мои мысли?

Мерседес. Да.

Теодора. Какие?

Мерседес. Сама знаешь!

Теодора. Наверно, дурно радоваться при известии о смерти, но я не сумела сдержаться.

Мерседес. Вот именно!

Теодора. О чем ты?

Мерседес (подчеркивая). Ты им восхищаешься!

Теодора. Да, восхищаюсь...

Мерседес. Мужеством этого юноши...

Теодора. И его благородством!

Мерседес. С этого и начинается!

Теодора. Вздор!

Мерседес. Совсем нет!

Теодора. Ты все о том же! Пойми, я жалею...

Мерседес. Кого?

Теодора. Как кого?

Мерседес. Ты жалеешь, значит, не можешь забыть о нем навсегда.

Теодора. Ради Бога, ради всего святого, замолчи.

Мерседес. Я только хочу тебе объяснить, что с тобой происходит.

(Пауза.)

Теодора. Я тебя слушаю — и понимаю, что со мной говорит не мать, не сестра, не подруга, а сам Сатана. Ты убеждаешь меня, что моя любовь к мужу слабеет, что в моей душе живет другая, греховная любовь. Люблю ли я Хулиана, как прежде? Да всю мою кровь до капли я отдала бы за один только проблеск жизни у Хулиана!

(Указывая на комнату дона Хулиана.)

А меня с ним разлучили! Если б Северо впустил меня к нему, я, обливаясь слезами, сжала бы Хулиана в объятиях с такой нежностью, что все его сомнения растаяли бы. Но если я люблю Хулиана, почему я должна ненавидеть доброго, благородного юношу, который ради меня рисковал жизнью? Разве то, что я не питаю к нему ненависти, означает, что я его люблю? На меня обрушилась клевета, люди говорят обо мне бог знает что, и я иногда спрашиваю себя: может быть, они правы? Вдруг во мне действительно живет эта преступная страсть и когда-нибудь это позорное пламя вырвется на волю?!

Мерседес. Ты говоришь правду?

Теодора. Правду ли я говорю!

Мерседес. Так ты его не любишь?

Теодора. Как убедить тебя, Мерседес! Прежде я возмутилась бы, услышав такой вопрос, а сейчас рассуждаю, честна я или нет. Я заслужила свой позор: тот, кто смирился с унижением, получил по заслугам.

(Закрывает лицо руками и опускается в кресло справа.)

Мерседес. Не плачь! Я верю тебе. Не плачь, Теодора... Скажу тебе только, что Эрнесто не заслуживает твоего доверия.