Ханс. Величайшая из истин принесена в мир малым народом.
Равн. Так вот он по всем правилам и лопнул.
Ханс. Он не от этого лопнул.
Кампе. Суховато что-то получается. А может, нам...
Ханс. Отец прав.
Кампе. Наконец-то!
Ханс. ... мы слишком отошли от сути дела.
Кампе. Вот тебе и на!
Ханс. Я чувствую, что будут трудности. Что люди пренебрегут сутью дела и станут нападать на личности. Ну, а если я все это выдержу?
Равн. Да, и запутался же ты! Говорил я папаше Кампе: не держите мальчика так долго за границей, не следует ему так долго путешествовать. Он поплатится за это, когда вернется. Разве не так?
Кампе. Так. (Встает, несколько раз проходит по комнате и, будто случайно, выходит.)
Равн. И вот, пожалуйста: во всеуслышание нападать на такое авторитетное лицо!..
Ханс. Ну, такое и раньше видывали.
Равн. Конечно, видывали! Но ты — молодой человек, никому еще не известный! А!.. Да что там! Утихомиришься.
Ханс. Пока я жив — никогда!
Равн. Что ж, топчись тогда в одиночку.
Ханс. И буду, пока не найду себе сторонников. Или, быть может, здесь сторонников не найдешь, в «нашем маленьком мирке», как ты говоришь? Может, здесь и партий не бывает?!
Равн. Как не быть — да еще и со всеми пакостями, какие при этом полагаются. Как же, как же...
Ханс. Так же, как и в большом мире.
Равн. Нет, не так, как в большом; там — настоящая борьба, часто жестокая борьба, а в борьбе всегда есть душевный подъем. Что все потоки лжи и грязи, когда силы и способности напряжены до крайности?! Тогда ли думать о ранах, бояться тюрьмы?! Гибнешь или побеждаешь вместе с тысячами, но знамя всегда развевается в вышине, и из каждого нового поколения сбираются под него все новые полчища. Так создаются большие характеры, закаленные бойцы, так куются государственные мужи, писатели, люди искусства со своими мыслями и своей целью. А здесь? А ну, взгляни-ка на здешних: несколько сломленных, больных, ожесточившихся людей, с которыми едва ли можно сработаться, и — несколько одиночек.
Ханс. Пусть так, но если они победят?
Равн. Победят! Ах ты, наивная душа! Где нет никакой борьбы, не может быть и победы. Бесконечные обвинения в ереси, извращения, ложь, лицемерие... И возни хватает, и шуму, а борьбы нет. Я тебе сказал: каше маленькое общество просто не вынесет борьбы! Все эти ненадежные заклепки, которые его держат, повыскакивают и — бах!
(Встает.)
Ханс. Да, изрядно тебя разъели сомнение и уныние!
Равн. Ты так думаешь?
Ханс. Думаю! Ведь я же помню тебя таким смелым... таким смелым, как сейчас твой племянник Карл.
