Нильс замолчал и прислушался, по-прежнему сидя у трупа Александры. Она сжимала в руке лист бумаги. Мышцы еще не успели окоченеть, так что ему легко удалось вынуть его из ее сжатых пальцев. Нильс поднялся, подошел к окну, чтобы воспользоваться уличными огнями Дортеавай. Письмо от армейского начальства. Извещение об увольнении. Слишком много слов, три страницы текста. Нильс просмотрел их по диагонали. Личные проблемы… нестабильный… неприятные происшествия… предложение помощи и переквалификации. На несколько секунд Нильс почувствовал себя пойманным в эдакий временной карман, ему как будто удалось пробраться внутрь последней семейной фотографии. Он ясно увидел цепь событий: Александра находит письмо, из которого узнает, что Петер уволен — значит, семья лишилась единственного дохода. Уволен в то время, когда он продолжает переживать внутри себя все, что видел и делал, воюя за Данию. Нильс знал, что солдаты, побывавшие в Ираке и Афганистане, никогда не рассказывают о пережитом и не хотят отвечать на прямые вопросы — «Ты стрелял? Ты убивал?» Ответы всегда уклончивы. Не значит ли это просто-напросто, что когда выстрел солдата в куски и клочья рвет вены, сосуды и органы врага, на такие же куски и клочья рвется его собственная душа?
Петера уволили. Он уезжал на войну настоящим мужчиной, а вернулся домой развалиной. И Александра не смогла с этим смириться. Она первым делом думала о детях, как и все матери. Солдат стреляет, мать думает о своих детях. Может быть, она наорала на него. Крикнула, что он ни на что не годится, что он не оправдал ее ожиданий. И тогда Петер сделал то, чему его научили: если конфликт нельзя решить мирным путем, нужно застрелить врага. Александра стала врагом.
Наконец-то.
Наконец-то Нильс нашел нужную ему деталь: он должен говорить с Петером как с солдатом. Он должен обращаться к его чести, к его мужественности.
Мурано, Венеция
Пик сезона самоубийств на европейском континенте действительно приходится на раннюю зиму, но в этом случае о самоубийстве речи не идет — это месть. Самоубийца никогда не стал бы вешаться на стальном проводе, найти веревку на населенном лодочными мастерами острове никакой сложности не представляет.
Флавио отошел к каналу, где его стошнило. Вдова убитого стеклодува сразу исчезла, зашла в один из соседних домов в поисках утешения. Томмасо слышал, как она время от времени что-то вскрикивает. Перед домом собрались представители местного населения: старший коллега из стекольной мастерской, монах из монастыря Сан-Лазаро, сосед и хозяин местной лавки. Лавочнику-то чего здесь надо, удивился про себя Томмасо. Разве что надеется получить деньги по последнему неоплаченному счету, пока еще не слишком поздно? Чудовищно, что этот экономический кризис сотворил с мужчинами и их самовосприятием, а ведь островные жители всегда страдают от таких передряг больше прочих — сказываются изоляция, жизнь в закрытом мирке, давно распределенные и закрепленные за каждым роли. Так что нет ничего странного в том, что Венеция незаметно вскарабкалась на вершину итальянской статистики самоубийств.
