— Убитого журналиста?
— Да, именно. Американского журналиста, которого Аль-Каида заманила в ловушку в Карачи в 2002 году и…
— Перерезала горло.
Розенберг кивнул.
— Отвратительная история. Она обошла весь мир.
— Халед имел к этому какое-то отношение?
— Так считалось. Ваши коллеги сказали, что он коротко встречался с Перлом незадолго до смерти последнего — из этого заключили, что он, очевидно, участвовал в том, чтобы заманить американца в ловушку.
— Что Халед делал в Дании?
— Понятия не имею. Не исключено, что он въехал сюда по поддельным документам. Не забывайте, что в Дании жили несколько террористов, находящихся в международном розыске. У группы, стоявшей за взрывом бомбы во Всемирном торговом центре в 1993 году, были связи в Орхусе.
Нильс кивнул.
Священник продолжал:
— Спецслужбы на меня давили. Они боялись, как бы общественность не узнала, что в Дании находится потенциальный международный террорист. В то же время спецслужбы понимали, что не могут просто ворваться внутрь церкви и забрать его с собой: другие беженцы поднялись бы на его защиту, и ситуация вышла бы из-под контроля.
— На вас давили. Значит, они хотели, чтобы вы его выдали?
— Да. И меня не оставляла мысль о других беженцах.
— В смысле?
Священник сделал глубокий вдох и кивнул:
— Я чувствовал, что у меня есть шанс их спасти. Меня поддерживали на тот момент многие газеты, целый ряд известных политиков и существенная часть населения. Время было на моей стороне и на стороне беженцев. Симпатии клонились в нашу сторону. Но Халед Хади был тикающей бомбой среди всей этой растущей симпатии. Как бы все отреагировали, если бы услышали, что я укрываю предполагаемого террориста? От сочувствия не осталось бы и следа — и это могло повлечь за собой самые чудовищные последствия для остальных беженцев.
— Поэтому вы поддались?
Какое-то время священник сидел молча, не отвечая. Потом он поднялся, подошел к шкафу и вытянул один из ящиков. Усаживаясь обратно на свое место, он держал в руках конверт.
— Я был в смятении. Сначала я не соглашался: преследуемый человек ищет у меня спасения, мой христианский долг открыть перед ним двери.
— Кто из вас без греха… — сказал Нильс.
Розенберг поднял на него взгляд.
— Да, пусть первый бросит в меня камень. Это суть того, что я проповедовал годами.
— Но вы боялись, что люди перестанут симпатизировать беженцам?
— Медленно, очень медленно у меня в голове начала складываться картинка. С помощью службы безопасности в первую очередь. Я ясно это видел: бомба в автобусе на станции Нёррепорт. Или в метро в час пик. Или в самолете на внутреннем рейсе. Множество убитых. Кровь, стекающая в канализационные люки. В конце концов я решил, что риск слишком велик. Что, если он получит вид на жительство и уйдет в подполье, а потом однажды утром я открою газету и прочту о террористическом акте в самом центре Копенгагена и о том, что террорист укрывался в моей церкви? Каково мне будет жить, зная, что я мог ему помешать, но ничего не сделал?
