— Почему он выбрал именно вас? — Нильс только сейчас обнаружил, что думает вслух.
Розенберг пожал плечами.
— Как он находит жертв? Или находил.
— Может быть, это случайность? — спросил священник, осушая свой стакан и тут же наливая себе новую порцию.
— Нет, в это я не верю.
— Еще?
Нильс накрыл ладонью свой стакан, изучающе глядя на священника. Он врет. Нильс только не знал, о чем именно.
— Я этого не понимаю, — из-за побоев Нильс говорил в нос, но был полон решимости выжать из священника правду. — У меня нет никаких идей, зачем сумасшедший объезжает земной шар, убивая хороших людей.
— Бросьте, — перебил его Розенберг. — Какой я к черту хороший.
Нильс пропустил это мимо ушей.
— Но в одном я уверен: это не случайность. А как раз наоборот! — Он поймал взгляд Розенберга и удерживал его. — Выбор пал именно на вас, вы должны были умереть сегодня. Конкретно вы, как и в случае со всеми остальными. Я должен просто понять, почему.
Нильс встал и подошел к окну. Кабинет располагался на втором этаже. Белое снежное одеяло словно в утешение покрыло улицу, все крыши, все машины, все скамейки. Внизу работала целая команда полицейских. Двое из них стояли на посту рядом с машиной, на заднем сиденье которой сидел Абдул Хади. Обе его руки были пристегнуты наручниками к железному кольцу в полу. Все, ни шагу дальше. Сотрудники спецслужб уже проинформировали Нильса и Розенберга, что те не имеют права говорить о случившемся. Закон о терроризме. Текущие расследования, предупреждение новых атак и так далее. Нильс прекрасно понимал, что об этом деле нигде не будет упомянуто ни единым словом, об этом не напишут газеты: такого никогда не случалось. Информация осядет в самых надежных национальных тайниках, куда нет доступа даже у премьер-министра. Нильс был знаком с новым законом о терроризме. Этот закон вбивал клин между знанием и информацией — с одной стороны, и неинформированным населением — с другой. Цензура в чистом виде.
Когда Нильс снова повернулся, лицо Розенберга словно затуманилось. Плечи чуть приподнялись. Реакция, подумал Нильс, вот она наконец, сейчас он сломается. До него начало доходить, что еще пара мгновений — и какой-то псих выпустил бы ему кишки. Теперь он уязвим.
— У вас есть семья? Кто-то сможет побыть с вами сегодня вечером? — спросил Нильс.
Священник молчал.
— Я, конечно, позабочусь о том, чтобы вы могли поговорить с психологом — если хотите.
Розенберг только кивнул. Повисла неловкая пауза. Нильс чувствовал, как Розенбергу хочется заговорить. Во всем признаться.
