из фряжского полонного казематного цепного сидения князек Hабок ко Белому царю вопиет:
"... Рождество честное Христово, будто нимчин. с простоквашной глиняной плошкой встретил, паче же лютейше умственное мучительство, мыслильные забавы: един некий прельстительный благообразным видом старик повадился подпускать в скорбное мое узилище игральных гадов. Видно, мыслю, побуждает переняться в срамную веру. Вот единый раз напичкал ко мне будто бы ветошку, а то вервие обтерханное какое такое разве только в темном угле лежит и чуть себе серебрится - ан то по-на деле из бычьего потроха фурви'н, и при ем мехи. Злой старик мехи нагнел, фурвин вздухося, нагнел - фурвин заворохтался, нагнел - и по каморе закозлекаше.
Другоряд - павука пружинчатого дебелого, с доброго свиненка дородством, подкрутив железную пружинку, подпустит в мой смертный склеп..."
Пушка же болярин-дьяк и честной грамматик, предмет возвышенного безгреховного Hабокова восторга и воздыхания, ничесо о сих наугольных и подпотолочных зверях-ткачах не писал, вяжущи глаголы токмо о латынских виршах: "Скорблю тебе, претерпевающем поругание, честной князь, аки непорочный агнец под снарядом смертного заклания, а снился мне студный сон: зачал, будто, еть девку-блядь: девка подхватлива, огниста, сноровиста, повадлива на всякую телесную хитрость, а вот только наминаю ее в маяте всухую, будто бессеменной: вкусна, да не сладка; ан то, диву даюсь вдруг, не девка вовсе, а вергилиева вирша. А не сладко с нею, милый князь. мыслю, потому как, грешный аз, ищу созвучий словесных дров-кровь, прут-труп и подобных им, а латынцы, по недоумению, чуждались их, а вот переложил на забавный московитский слог Скорбящего Врана: што де пришол я к восторому, аки конская скребница, закраю леса, и за холмом садицца солныщко, и вот уже попояс за холмом. А в лесу темно. И вран сидит в сдобе сумерек, будто запеченный в ржаной хлеб, не могущи пошевелить крылом. Грудка темно жолта, плащик чорен, ниже клюва в киноварь влит. И он грает, он скворчит и чикалдыкает на уходящее солнце: иди ко мне, иди ко мне. А на небе скоро загоряцца звездочки. И вот что-то мне тогда не захотелось входить к нему в темный лес."
III. О национальной идее.
?????????????????????????
А с первоначала о добродетельных м доверчивых почтальонах-немцах Третьего Рейха с алоотороченными кантом форменными фуражками на мягких шарах голов, - мечтающих белокурыми сердцами о белокурых передках гемютных ундербар фрау - что, приостанавливаясь на велосипедах, сострадательно рассказывали проходящим близ евреям с бледными лимонно-желтыми звездами, что де, - уважаемые евреи, - Гитлер очень рассердился, что Иваны не растаяли под блеском Фюрера. Что Иваны даже, между нами, его побили. Что наш доктор пропаганды даже сказал, что "русские, как в большом кулачном спорте, расквасили немцам нос, впрочем, перед неизбежным в будущем падением в нокаут". Так что Фюрер начал злиться. Он ел носовой платок. Он кусал подушку. Он стал падать на пол и грызть пол. Ему стали стелить ковер. Он стал грызть ковер. Вот его и прозвали - "ковроед".
