В тот день Люц вернулся вместе с Бруно. Они уже знают, что в дом наведывалась полиция. Посредством Бруно я сообщаю хозяину о своем решении уйти рано утром. Мужчины кивают и соглашаются. Паренек остается в доме на ночь: утром он проводит меня к дороге, по которой я дойду до города. Эти простые сельчане сразу просекли, что раз я горожанин, то в городе буду чувствовать себя как рыба в воде.
Вечером Ханна рассказывает, как прошла встреча с полицейскими, и все приходят в веселое возбуждение. Бруно с улыбкой поясняет:
– Полицейский говорил: чужак резать горло, истреблять младенца, красть корову.
Я веселюсь со всеми, но сквозь смех закрадывается мыслишка: интересно, как бы поступил Люц, если бы полиция нагрянула в дом до того, как он меня подобрал? Запросто могу себе представить, как он, запуганный нелепыми россказнями, натыкается на меня, потенциального чужака-террориста, берет в руки топор и вышибает мне мозги – чтобы не перерезал жене глотку и не «истребил» младенца. Тогда он, конечно, не стал бы вынимать меня из воды, на руках тащить домой и укладывать на лавку у печи.
Мне нечем отплатить этим беднякам за все, что они для меня сделали. Протягиваю хозяину иностранные деньги, отдавая себе отчет в том, что первая же попытка их разменять привлечет внимание. Здесь такие вещи понимают не хуже меня. Качают головами, и я убираю купюры. Может, и не требуется никакой благодарности. Мне преподнесли в дар самое лучшее, что может дать человек человеку: протянули руку помощи в беде. Теперь мое дело – передать его дальше, когда придет мой черед.
Я бреду по узкой запорошенной снегом дороге, словно исчерченной глинистыми с примесью рыжеватого каменного крошева следами от колес автомобилей. По обочинам стоят голые деревья с длинными тонкими стволами: кроны начинаются где-то высоко, у самой верхушки; ветки растут пучками и торчат в разные стороны, отчего растения сильно смахивают на метлы. Этим прямым и корявым стволам несть числа, они цепочкой убегают вдаль, насколько хватает глаз, расстилаясь до самого горизонта парадно-бездушным строем. А за этим барьером, точно в высоких стрельчатых окнах меж стволами, мелькают заснеженные крыши домов и красноватые стены какого-то городка. Прямоугольная церковная башня увенчана покатым куполом, отливающим в лучах утреннего солнца черненым серебром, – он настолько гладок, что снег на нем не задерживается. По обе стороны дороги – надежно укутанные снеговой шубой сады. В мою сторону идет человек с ружьем через плечо, рядом трусит пес.
