Внизу, в холле, наклонившись к своему служащему, директор отеля проверял счета. У него была голова, похожая на зад, с таким же добродушным выражением, с такими же огромными, но бледными щеками. К ним подошел маленький тощий человечек с длинным туловищем и короткими ногами. Директор воскликнул:
— О! Какой приятный сюрприз!
Потом добавил очень быстро:
— Госпожа Пальмиро только что вышла. Буквально секунду назад. Вы еще можете ее догнать.
— Я лучше подожду ее наверху, — сказал тощий господин.
— Но…
Человечек ловко прошмыгнул мимо директора.
— …Мне надо помыть руки.
И он изобразил, как сейчас будет мыть руки.
— Я тут же спущусь.
Он был уже на лестнице. Директор повернулся к своему служащему, покорно опустив плечи и разведя в стороны руки, как бы говоря, что он сожалеет, но ничего не может сделать, и что в конце концов ему плевать.
— Ладно, — произнес он.
Человечек подошел к двери госпожи Пальмиро. Постучал. Постучал настойчиво.
— Кто там?
— Это я.
Все было очевиднее очевидного. Однако за дверью наступила тяжелая тишина. Вдали, где-то очень далеко, работал лодочный мотор: пом, пом, пом, как биение сердца.
— Открой, — потребовал человечек. — Открой сейчас же.
— Минуту, Антуан, — прозвучал голос госпожи Пальмиро.
Дверь, обычная дверь из тонкой древесины, окрашенная в светло-зеленый цвет, с эмалированной планкой, на которой стояла цифра 17. В глубине коридора, около выхода на лестницу, осторожно высунулась голова директора.
— Открой, — повторил человечек. — Я знаю, что ты не одна.
Он несколько раз дернул ручку. Дверь открылась. Она даже не была закрыта на ключ. Антуан был так этим удивлен, что ничего не мог сказать. Он смотрел на ручку двери. Госпожа Пальмиро стояла перед ним. Она успела накинуть голубой пеньюар. Желтое стеганое одеяло валялось на полу, а Ратацци лежал на кровати, натянув до подбородка простыню, держа ее обеими руками. Пальмиро вынул из кармана руку. В ней был зажат револьвер. Его жена с придыханием произнесла:
— Антуан…
Он посмотрел на нее.
— Но это же смешно, — сказала она.
Она взглянула на Ратацци, словно желая удостовериться, что это ей вовсе не снится. А Ратацци, странно скривив рот, смотрел из-под простыни только на револьвер. На этот маленький глупый предмет, который одним своим присутствием меняет ход разговора, который притягивает к себе все танцующие частицы жизни, все внимание. Есть только револьвер. Все остальное перестает существовать.
— Я убью его, — сказал Пальмиро.
