… И увидел лагерь Баньоли.
Это рядом с Неаполем, Баньоли, на римской дороге, предместье, которое граничит с полями: убогие, серые дома с затхлыми запахами охры или роз, старые земледельческие приспособления, валяющиеся в беспорядке на утрамбованной земле, несколько деревьев, на которых висит белье, ограждение, сверху сетка, бараки, несколько тонких струек дыма — концентрационный лагерь для перемещенных лиц.
И вот однажды утром появился украинец из канцелярии и крикнул:
— Андрасси! К вам пришли.
Перед канцелярией Андрасси увидел Форстетнера.
— Мне говорили о вас.
По Андрасси скользил быстрый взгляд живых, беспокойных, как маленькие мыши, глаз. Несколько интернированных издалека равнодушно смотрели на них. Какой-то старик с ведром. Сторож как раз в этот момент зевнул, и его лицо исказилось, стало похожим на болото с ползающими по нему животными.
— Я думаю, все будет хорошо. И все неприятности останутся в прошлом.
Затем он быстро добавил:
— Я сегодня же возвращаюсь в Рим. И вернусь с одним из моих друзей, советником посольства…
Он сделал паузу, наверное, чтобы подчеркнуть важность своих слов.
— Он уладит ваше дело. Я беру вас в секретари. Вы отправитесь со мной на Капри, где я хочу обосноваться, купить виллу. Слышите, на Капри?..
В его словах уже присутствовала одна из догм острова: какое же это невероятное счастье — попасть туда и там жить.
— Вы будете получать на свои расходы десять тысяч лир в месяц. Но я только ставлю одно условие. Категорическое. Никаких женщин! Помните об этом. Я не хочу иметь секретаря, который занимался бы… Я терпеть не могу всяких историй с женщинами. Это всегда кончается плохо. А расхлебывать придется мне.
— Вы правы, сударь.
Ограждение, сверху сетка. А за ними — дорога, виноградники, свобода. До условий ли было в тот момент Андрасси!
— Мой предыдущий секретарь доставил мне массу хлопот. И я не хочу, чтобы это повторилось.
— Вам нечего бояться, сударь.
А между тем одному Богу было известно, как ему хотелось женщину. Уже столько времени!
— Итальянцы — обидчивы.
— О! Уж я знаю.
— Знаете? Откуда?
Быстрый взгляд, вопрошающий и подозрительный.
— Слышал. Но вы можете быть спокойны.
Ограждение, колючая проволока. А напротив — свобода. Розово-охряная свобода.
— К тому же, что касается женщин, то я…
— А! Вы говорите…
Тон сразу стал более настойчивым, более заинтересованным. Но Форстетнер тут же подкорректировал его:
— Впрочем, мои соображения вас не касаются. Мы заключаем договор. Я предлагаю вам свои условия.
