И направился к одной из трех террас. Там уже сидело несколько мужчин в пуловерах пастельных тонов и несколько женщин в брюках, да еще черный пудель.
— Минутку, — остановил Форстетнер Андрасси, видя, что тот садится. — Сходите, пожалуйста, за марками.
— Иду.
Почта находится на площади, в одном из дворов. Когда Андрасси вышел оттуда, он увидел ее, ту самую девушку, которую встретил накануне, девушку с письмом, с темными, но легкими, как пена, волосами. Она шла к нему и смотрела на него, без улыбки, но с открытым лицом — с этой… с этой трещинкой во взгляде, которая появляется, когда кого-то узнают, с этакой зазубринкой, с чем-то таким, что царапает привычную слюду взгляда. Андрасси улыбнулся. На ее лице тоже появилась веселая, широкая, счастливая улыбка, выражавшая явное удовольствие.
Однако, как только он сел, на него обрушились вопросы.
— Кто эта милашка, с которой вы поздоровались? — набросился на него Форстетнер.
Андрасси посмотрел на него. Старик выглядел явно раздосадованным.
— Так это же та девушка, которая вчера принесла вам письмо.
— Письмо Рамполло?
Рамполло был агентом по найму жилья, тем самым агентом, который…
— А! Так она, значит, дочь Рамполло?
— Похоже, вас это интересует…
Голос у него был нехороший, какой-то едкий. Над длинным красным носом маленькие глазки Форстетнера за стеклами очков блестели, как глаза мыши, живые и проворные.
— Но только не забывайте, о чем я вас предупреждал. Никаких женщин! Никаких историй с женщинами!
— Но, господин…
— Я не хочу оказаться в смешном положении.
— Я не вижу…
— А вам ничего и не надо видеть!
Форстетнер нервничал, стучал тростью по мостовой. Люди, сидевшие за другими столиками, начали обращать на них внимание.
— Даже если это вам покажется… если это вам кажется… вы обещали. Это наш договор. А договор — это договор.
— Женщина ведь только поздоровалась со мной…
— Я вас ни в чем не упрекаю. Я только повторяю: никаких историй с женщинами! Я терпеть этого не могу. Прежде всего, это грязно. Я…
Он заметил, что люди его слушают, пожал плечами и продолжил говорить уже немного потише, наклонившись, но на лице его сохранялось выражение с трудом сдерживаемого раздражения, а в голосе звучала какая-то тревога.
— Вы обещали.
— Ладно, обещал, — согласился Андрасси.
Форстетнер заворчал, удобнее уселся на стуле и, положив руки на трость, надвинув панаму на нос, стал смотреть прямо перед собой. Но его рот еще немного двигался, словно он что-то жевал. Андрасси тоже стал смотреть прямо перед собой.
