Леди Амберсфорд едет в автобусе в Рим. Утром она села на пароход, а затем в Неаполе — на девятичасовой автобус. Автобус идет полным ходом, и леди Амберсфорд смотрит через стекло на виноградники, на деревья, которые, перемежаясь с виноградниками, служат для них подпорками и образуют вместе зеленые стены из листьев. Приблизив лицо к стеклу, она с интересом все разглядывает, иногда поворачивается назад, чтобы еще раз увидеть заинтересовавшую ее картину: какой — нибудь дом, человека, ремонтирующего велосипед. На ней серая шляпа и шарф ярко-лилового цвета, смягчающий красноту ее лица.
А Вос задержался у Мейджори. Они сидят на террасе и завтракают. Вос сидит без рубашки. Мейджори готовит ему тосты, намазывая их маслом. Она весело смеется. Потом она пролила чай на свой халат голубовато — сиреневого цвета.
— Может остаться пятно, — замечает Вос.
— Не страшно. Этот халат уже свое отслужил.
— Почему? — неодобрительно поморщился Вос. — Он еще очень прилично выглядит.
Она опять смеется. Смеется, сидя в лучах ласкового солнца.
— Еще тост, Станни?
— Довольно, дорогая, — говорит Вос.
Андрасси выходит на площадь. Форстетнер послал его отправить телеграмму. У Форстетнера просто болезненная страсть к телеграммам. Он отправляет их по три штуки в день. Андрасси входит в почтовое отделение, выходит из него. А вот и Сандра — на другой стороне площади. Они смотрят друг на друга издалека с таким видом, как бы это сказать? С таким видом, будто они не очень верят в свое собственное существование. Сандра приближается к нему.
— Моя любовь, — произносит она.
— Моя любовь…
Время раннее. На площади почти никого. Но Андрасси сохраняет холодный, натянутый вид. В нем живет страх, страх, похожий на ледяную глыбу, страх, делающий его жестким, негнущимся. Он говорит: «Моя любовь…» с такой интонацией, с какой обычно спрашивают: «Как поживает ваш отец?»
— Я могла бы освободиться на все утро, — сообщает ему Сандра.
Андрасси секунду колеблется, потом говорит:
— Жаль! Я никак не смогу. Я должен вернуться.
— Почему?
— Я должен идти на пляж.
Сандра смотрит на него, ожидая, что он объяснит что к чему. Однако он ничего не объясняет.
— Но…
Ему нечего добавить. Просто ему не хочется лишать себя этих двух часов на пляже, вот и все.
— Я должен пойти туда со стариком, — говорит он наконец.
Это неправда.
— А ты не сможешь как-нибудь отказаться?
Он колеблется.
— Нет, это трудно.
— Когда я думаю… — говорит Мейджори.
Боже мой, в это утро она почти красива. С ее кожи совсем исчезли серые тени. Лицо стало светлым. Вос сразу обратил внимание на произошедшую в ней перемену и не преминул отнести это на свой счет. Солнце еще совсем мягкое. На террасу падает тень пальмы.
