Сладко пахло сеном, трубили тритоны… Баяну было хорошо, но хотелось заплакать, и когда по щеке покатилась непрошеная гостья, пришла Власта, склонилась, улыбнулась.
– Мама, ну сядь же ты ко мне! – попросил Баян и открыл глаза: на него смотрело солнце.
Он лежал на круглой копешке сена. Под головой седло, покрыт ласковой лисьей шубой.
Сполз на землю.
Тишина. Безлюдье. Поляна в дубраве. Огромный терем с острой, много больше самого терема крышей, с крутогрудыми коньками с двух сторон. В стене дюжина бойниц, длинных, узких.
Баян забежал за угол дома, облегчился. Здесь стена была глухая.
Пошел вокруг терема – ворота. Приоткрыты.
Вошел. Конюшня! Лошадьми пахнет. Солнце било во все двенадцать бойниц, прямо в глаза, пришлось зажмуриться.
Но это и впрямь была конюшня. Справа и слева от ворот – стойла. Кони как снег. Шесть и шесть. Белый конь – конь бога и сам бог. Баян упал ниц.
Кони смотрели на него, и он, набравшись смелости, подошел ближе. У третьего от стены на лбу была едва приметная розовая звездочка. Баян сделал к нему шаг, и конь склонил голову, словно позволяя погладить себя. Баян, переполненный тоской по матушке, подбежал, прижался щекою к шелковой шее, гладил, перебирал кольца серебряной гривы. Конь дышал тепло, а нос у него был холодный. Ткнулся в плечо, пощекотал ключицу.
Баян зачерпнул ладонями овса из яслей, поднес коню, и тот подношение принял. Желая быть справедливым, отрок обошел всех коней, подавая им овес из рук.
Кони были сыты, но только один из двенадцати не принял простецкого дара.
Видеть столько священных коней – диво дивное! Сердце у Баяна стучало радостно, но и тревожно. Почему никого нет? Он вышел из конюшни, перебежал поляну.
За деревьями, на другой поляне, стояли избы, но людей не было. В ноги легла ему веселая тропинка, побежал.
Тропинка привела к озеру. К синему пятнышку среди зеленого леса. Подошел ближе – мурашки на спину вскочили. Не озеро – провал. У самого берега глубина страшная.
Свет пронзал толщу воды, дно мерцало, как драгоценный камень, но уж из такой пропасти!
Баян сел на берегу. Засмотрелся на это дивное мерцание.
– Куличок-ходочок ходил за море, – спел он тихонечко матушкину песенку. – А за морем жизнь – диво дивное…
И еще раз спел. И вдруг увидел зверька. Зверек смотрел на него из травы. Золотистый, гибкий.
– Ласка! – догадался Баян.
Зверек не уходил, словно ждал песенки. Он спел ему, что пришло на ум.
Белый конь из ладоней моих
пригубил серебро овса,
