"Какая чудесная, старушка, - подумал я, - сколько в ней веры в победу". А она как будто в подтверждение моих мыслей добавила: - Я, дорогие мои, старая, а доживу до победы, обязательно доживу.
Закончив говорить, она, наклонив голову, о чем-то задумалась. Молчали и мы.
Вдруг дрогнули стекла, послышался беспорядочный гром орудий.
- Эва, опять сукины дети летят. Зенитка-то как бьет, видно, много их, спокойно сказала старушка.
В бомбоубежище мы не пошли, не пошла и самая старая наша собеседница, продолжая чаепитие и не обращая внимания на все усиливающуюся стрельбу.
Спать легли в зимних комбинезонах, в меховых унтах.
К полуночи пришел с завода Иван. В рабочей куртке и кепке он выглядел взрослым. Увидев дядю, он сразу же начал рассказывать ему о своих успехах и о том, как добился их. С увлечением и юношеским задором он говорил, что каждую смену собирает много автоматов сверх нормы. Рассказывал о комсомольцах завода, о том, как они выстаивают у станка по три смены.
Дядя и племянник тепло и задушевно, как два близких друга, вели беседу почти до утра.
Следующие два дня мы пробыли на вокзале, хлопоча о билетах, а затем уехали в запасной полк.
Три месяца спустя я был направлен в маршевый 438-й истребительный авиационный полк. Полк готовился улетать на фронт. Он был вооружен устаревшими английскими истребителями типа "Хаукер Харрикейн" с двигателем "Мерлин ХХ", летать на которых ранее мне не приходилось. Этот самолет на десять лет отставал от советских истребителей. Несмотря на это, я с радостью шел именно в этот полк потому, что он раньше других отправлялся на фронт. Для переучивания у меня было всего три дня.
Первым, кого я встретил в штабе полка, был комиссар Волков. Я доложил о прибытии и подал командировочное предписание.
- Ну, значит, воевать прибыл? - спросил Волков.
- Так точно, ответил я, а он, пронизывая меня умным взглядом, задал новый вопрос: - А как воевать будешь?
- Грудь в крестах или голова в кустах, товарищ комиссар, - выпалил я не задумываясь.
- Ого! Это хорошо. Только лучше, чтобы первое грудь в крестах, а голова должна остаться. Пусть фашистские головы по кустам валяются.
Комиссар направил меня к инженеру на аэродром, чтобы тот без промедления познакомил с двигателем и самолетом.
Обрадованный, я бежал по стоянке и разыскивал инженера. Нашел его около раскапоченной машины. Внешность инженера говорила о перенесенных походах, о привычке к фронтовой жизни, к войне. Передавая приказание комиссара, я заметил, как на суровом лице инженера появилась улыбка. "В чем дело? Что тут смешного?" - недоумевал я. А инженер улыбался все сильнее.
