Большая книга — выраженная вовне самоудовлетворенность. Поэтому писание только больших книг — признак отрыва от живой жизни. Знаю. И все-таки пишу. Когда напишу 3–4, тогда приостановлюсь, лишь тогда, когда себя зарекомендую, когда будет фундамент… На «Чапаева» смотрю как на первый кирпич для фундамента. Из камней он — первый. А песчинки были — это тоже необходимо, утрамбовать надо было ими, чтобы кирпич положить, «Чапаева». Из песчинок — и «Красный десант». Роль этих маленьких, предварительных работ (очерки, заметки, воспоминания) была подготовительная: заявить кому надо, что я умею писать, пусть это знают и пусть не откажутся взять «Чапаева», настоящую работу, когда она будет готова.
И вот пришло время, когда можно спокойно класть кирпич за кирпичом, к чему же мне эта мелочная, розничная камарилья, с разною рыбешкой? Не нужна. И я ее — в сторону. Когда кто-нибудь просит… (а уже и просят!) дать очерк, заметку, статью — отказываюсь: некогда!
И в самом деле — готовлюсь ко второй работе, это, верно, будут «Таманцы»[35], про которых говорил с Ковтюхом[36]. Засяду. Буду поглощен…
Позвонил в Истпарт: что слышно?
— У нас уже на руках, торопитесь.
Я сорвался, помчался. Вхожу с замираньем. Увидел, поражен не был, даже охладился, ибо обложка бледна показалась. Тут же скоро случился Лепешинский, улыбается доброй старческой улыбкой, жмет руку:
— Хорошо. Очень хорошо. Это одно из лучших наших изданий… Особенно в таком роде — в таком роде еще не бывало. Это ново. Читать нельзя иных мест без волнения. Очень, очень хорошо… Успех будет большой, распространяется быстро… Хорошо. Очень хорошо.
Меня эти речи старейшего большевика-литератора взволновали и обрадовали.
— Пантелеймон Николаевич, я хотел бы вам книжку на память и надпись на ней.
— Очень, очень рад буду. Ну-ка, сейчас же давайте-ка, сразу.
И он искренне, радостно засуетился. Книга скоро была у меня в руках. Написал: «Уважаемому Пантелеймону Николаевичу Лепешинскому, чья рука по-дружески, бережно, любовно прошлась по „Чапаеву“ и устранила добрую половину его недостатков. Этой помощи никогда не забуду».
Он с влажными глазами, торопясь, когда уже прочитал и снова вышел ко мне:
— Это напрасно… Слишком… Очень уж вы…
А я ему так благодарен, так благодарен, ведь это он посоветовал создать «Чапаева»; все первые мысли, первые разговоры были только с ним одним. Спасибо. Очень спасибо. Взял я книгу, бегом до дому. Торжествовали с Наей вместе. Рад я, конечно, высокоторжественно. Надежд много.
