Они встретились в маленьком баре неподалеку от Маяковской, где на пластиковых столиках цвели бледно-голубые бумажные розы. Гурко позвонил утром, и по его безмятежному голосу, который слегка искрил, Сергей Петрович понял, что, видимо, его затянувшаяся командировка скоро получит новый разворот.
Заказали по чашечке кофе и по бутерброду с сыром. Притулились в углу. Народу в баре было немного: двое бычар пожирали «шанхайские пельмени», интеллигентный алкаш завис над рюмкой водки, женщина средних лет и неопределенных занятий беседовала о чем-то с барменом. Негромкая музыка из «ящика».
— Ну что, малыш? Приспичило, и старого товарища вспомнил? — Сергей Петрович радостно улыбался. Они уже обменялись дежурными шутками типа: «Господи, ты опять живой!» Гурко был немного бледноват, но морда одухотворенная, сразу видно — на тропе.
— Какие-то мы все стали равнодушные, что ли, — заметил он задумчиво. — Старика Канта, помнишь, изумлял нравственный закон в душе человека. И это понятно. Было чему изумляться. Нравственный закон — Божья мета — вывел человека из пещеры. Профессор Куницын на открытии Царскосельского лицея внушал юношам, среди которых был двенадцатилетний Пушкин: вы сможете овладеть всеми знаниями мира, но если не выработаете твердых нравственных правил, знания вам не пригодятся, не принесут пользы. А что ныне? Нравственный закон объявлен химерой, вызывает, как сказал бы классик, смех толпы холодный, а мы даже этого не заметили. Или не придали значения. Так, вроде бы пуговицу от пиджака обронили.
Сергей Петрович крупно отпил кофе, поинтересовался:
— Ты это к чему? Хочешь деньжат призанять?
— Или вот гляди. В Москве ежедневно исчезает по десятку людей. Не умирают, не уезжают — просто выходят из дома и не возвращаются. Поразительный факт. А кого это волнует?
К этому факту Сергей Петрович довесил со своей стороны следующую информацию: в самой демократической столице мира уровень рождаемости составляет лишь половину от показателя смертности. Больше в мире таких мест нет.
— Впрочем, — добавил он хмуро, — ты же знаешь мои обстоятельства.
— Какие?
— Я не имею права на побочные разработки. Нарушение дисциплины. Дед не поймет.
— Придется нарушить.
— Нарушу, — согласился Сергей Петрович, — если перестанешь валять дурака.
Гурко рассказал другу самое важное. Блондинку Светлану Китаеву шлепнули у него под боком. Теперь его черед. Но противник готовит не слив, а захват. Фигуранты неизвестны. Вообще ничего не известно, кроме того, что он на следе. Никакой его собственной заслуги в этом нет. Чистое везенье. Второй день за ним ходит «наружка», но с чересчур хриплым дыханием. Работают профессионалы. Идя на встречу с Сергеем, он два часа потратил на то, чтобы сбросить «хвост». Это в Москве среди бела дня. Захват будет жесткий и, как он предполагает, не позднее сегодняшнего вечера. Квартира обложена плотно и без церемоний.
