— А ты не боишься, что она и вовсе перестанетъ присылать деньги? спросилъ Фредъ.
— Надѣюсь, что нѣтъ. Да вотъ въ чемъ штука: чтобы ее разжалобить, мнѣ обыкновенно приходится писать по крайней мѣрѣ писемъ шесть; этотъ разъ я уже послалъ имъ восемь, а отъ нея нѣтъ ни отвѣта, ни привѣта. Завтра пошлю еще одно; обкапаю его чернилами, обрызгаю водой, авось подѣйствуетъ. «Я такъ разстроенъ, милая тетушка, что и самъ не знаю, что пишу», здѣсь сдѣлаю кляксу — «если бы вы знали, какими горькими слезами я обливаюсь, припоминая прежніе грѣхи», тутъ обрызгаю водой — «рука моя дрожитъ при мысли», еще клякса. — Ужъ если это не поможетъ, все пропало, хоть клади зубы на полку.
Окончивъ свои записи, онъ спряталъ книжку.
Между тѣмъ его пріятель вспомнилъ, что у него есть какое-то дѣло, и ушелъ, предоставляя Дику мечтать на свободѣ о прелестной Софіи Уэкльзъ и запивать свои мечты «розовымъ виномъ».
— Что-то ужъ слишкомъ быстро все сладилось, разсуждалъ Дикъ, отхлебывая изъ стакана и пересыпая свою рѣчь стихами, которыя всегда были у него наготовѣ:
«Когда человѣкъ огорченъ, стоитъ ему только взглянуть на Софію Уэкльзъ, и онъ счастливъ, онъ вполнѣ удовлетворенъ».
— Да, она очень миленькая дѣвушка.
Она также очаровательна
Какъ роза, распустившаяся вдругъ;
Она также увлекательна —
Какъ чудный, мелодическій звукъ.
— Да, слишкомъ неожиданно все это обрушилось на мою голову! Положимъ, мнѣ нѣтъ надобности порвать съ ней сразу, изъ-за сестренки Фреда, но во всякомъ случаѣ придется держать ухо востро, а то какъ разъ попадешь впросакъ: либо она подастъ жалобу за нарушеніе обѣщанія, либо выйдетъ замужъ передъ самымъ твоимъ носомъ за другого; или же, чего добраго…
Онъ не договорилъ, боясь сознаться, что, чего добраго, она заберетъ его въ руки, — онъ все еще находился подъ обаяніемъ ея красоты — и тогда прощай богатство, роскошь и всѣ золотыя мечты, и тутъ же рѣшилъ, что сегодня вечеромъ придерется къ чему нибудь, приревнуетъ её и поссорится. Онъ выпилъ для храбрости еще малую толику «розоваго», привелъ въ порядокъ свой туалетъ и отправился прямо къ ней.
Софія Уэкльзъ жила вмѣстѣ съ матерью и сестрами въ Чельсіи. Онѣ содержали небольшую школу для приходящихъ дѣвочекъ, о чемъ всѣмъ сосѣдямъ было хорошо извѣстно, во-первыхъ, потому, что надъ окнами нижняго этажа красовалась вычурная вывѣска съ надписью: «Пансіонъ для дѣвицъ», и затѣмъ, ежедневно, между 9 1/2 и 10 часами, маленькія дѣвочки, подходившія однѣ, безъ провожатыхъ, къ парадному подъѣзду этого дома, становились на цыпочки и даже карабкались на желѣзную скобу, силясь ухватиться азбукой за звонокъ. Въ этомъ учебномъ заведеніи занятія — въ высшей степени разнообразныя — были распредѣлены слѣдующимъ образомъ: старшая изъ сестеръ, Мелисса, нѣсколько увядшая барышня, лѣтъ 35, преподавала англійскую грамматику, сочиненія, географію и гимнастику; вторая — Софія, веселая, свѣженькая двадцатилѣтняя дѣвушка, обучала воспитанницъ чистописанію, ариѳметикѣ, музыкѣ, танцамъ и вообще изящнымъ искусствамъ; и, наконецъ, меньшая сестра, Дженъ, — ей только минуло 16 лѣтъ — учила дѣвочекъ шить и вышивать мѣтки по канвѣ. На долю маменьки ихъ, вдовствующей м-съ Уэкльзъ, можетъ быть и прекрасной, но нѣсколько ехидной старушки 60-ти лѣтъ, досталась дисциплина, т. е. томленіе дѣвочекъ голодомъ, угрозы и другія нравственныя пытки и тѣлесное наказаніе.
