Но это чувство длилось недолго: Джейсон слишком плохо чувствовал себя после этой ночи и догадывался, что ему придется провернуться через мясорубку, чтобы помириться с ней. И к тому же, глядя на толпу из четырех сотен мазохистов в гортексовых футболках и лайкровых шортах, он изрядно замерз. Его желудок напоминал яичницу, слишком долго пролежавшую на прилавке, и когда он зажигал сигарету, руки дрожали. Ему надо было бы лежать сейчас в постели, в семь-то часов утра. Они просто психи, эти люди, только психи могут вставать так рано и развлекаться подобным образом: одна миля по воде, тридцать четыре на велосипеде, и в довершение всего десять миль бегом, и ведь по сравнению с «Ironman» это просто вечерняя прогулка. Все они были сухощавые, с длинными, поджарыми мышцами, похожие на гончих, что мужчины, что женщины, худосочные и безгрудые. Все, кроме Паулы. У нее по этой части все было в порядке, это у нее наследственное – и она использовала груди как жировой резерв. Джейсон размышлял, останется ли от них хоть что-нибудь к концу гонки, после стресса и потери жидкости, и тут размалеванная длинноволосая женщина попросила у него огонька.
Она топталась здесь вместе с еще парой сотен зрителей – или лучше бы назвать их садистами, подумал он, – ожидая, пока эти психи начнут выделывать свои штучки.
– Спасибо, – выдохнула она, когда он наклонился к ней, чтобы та могла дотянуться до огонька его сигареты. Глаза у женщины были огромные и влажные, она не выглядела фанаткой и состояла не из одних костей. И губы у нее тоже были влажные, или ему это только казалось.
– Итак, – произнесла она низким грудным голосом – настоящий хриплый голос курильщика, – хотим стать свидетелями волнующего события?
Джейсон молча кивнул.
Наступило молчание. Они сосали свои сигареты. Позади них пролетела пара чаек и села копаться в песке в поисках чего-нибудь съедобного.
– Меня зовут Сандра, – представилась болельщица, но он почти не слышал, потому что в этот момент на него снизошло откровение: внезапно он понял, как искупить свою вину. Он оторвал глаза от стоящей перед ним женщины и поглядел через толпу на Паулу, на лице которой читалось явственно: «пленных не брать». «А чего она хочет больше всего? – спросил он себя, от возбуждения едва не произнеся эти слова вслух. – Что может обрадовать ее, развеселить, что позволит им радоваться и танцевать до рассвета и не поминать былое?»
Победа. Вот и все. Победить Зинни Бауэр. И хотя как раз в этот момент Паула бросила на него хмурый взгляд, он видел внутренним взором Зинни Бауэр, изумительную костлявую женщину, выходящую на финишную прямую, со слаженно работающими руками й ногами, и стакан зеленого лимонада, протянутый ей улыбающимся ассистентом в обычной форме – шапочка да футболка, – и Зинни Бауэр одним залпом выпивает его и бежит дальше и дальше, пока не налетает на преграду, которую он уже успел мысленно соорудить.
