Звёзды, души и облака | страница 23
Хорошее это время — после ужина. Мариэта пишет письмо, старательно выводя армянские буквы. «Здравствуй, дорогая мамочка!»
Глава 15.Мариэта Оганесян-1
«Здравствуй, дорогая мамочка!
Мамочка, всё у меня хорошо, только скучаю я по вам, скучаю по сестрёнке и по братику, и по папе. Здесь мне хорошо, никто меня не обижает. Я стараюсь учиться хорошо».
Мариэта остановилась и поняла, что совсем не знает, о чём писать дальше. За год её пребывания в санатории все родные как бы отдалились, а она, Мариэта, как бы жила совсем другой жизнью. И было ей от этого страшновато. Всю жизнь она была с кем-то, она была чья-то — и вдруг она одна.
Нет, родные никогда не бросят её! Дядя Арсен сказал, что устроит её — даже диктором на телевидение. А что? Я ведь симпатичная, а у диктора разве заметно — хромая, или нет? Садись за стол и читай текст.
Всё равно что-то не так! Откуда же это противное чувство, что я одна? Или надо согласиться, что каждый живёт свою собственную жизнь? Что каждый живёт её сам?
Просто из-за болезни мне приходится так рано начинать — жить самой за себя.
Как вы там, милые мои, родные мои? Помните ли вашу Мариэту? Не оставляйте, не оставляйте меня! Я не хочу быть одна, я хочу быть вашей дочкой, вашей сестрой, вашей племянницей, вашей внучкой!
Но вот как получается — это я, ваша Мариэта, тут, на этой кровати, в этой комнате — я тут живу свою жизнь, живу её рядом с такими же, как и я. Нет, мне не плохо, не плохо — мне просто — как-то по другому….
И мне страшно, что это другое может мне больше понравиться, чем то, что было раньше. Всё тоньше и тоньше становится ниточка, которая связывает меня с прошлой жизнью. А я держусь за неё, держусь крепко, боюсь отпустить…
Я боюсь, что она порвётся, а она — всё тоньше, тоньше…Мама, что со мной?
«Нет, не пишется мне сегодня письмо!» — подумала Ма-риэта и отложила ручку и тетрадь.
Глава 16
И только Мариэта отложила ручку и тетрадь, как влетели в палату запыхавшиеся Нинка и Наташка. Запыхалась, в общем, только Нинка — с непривычки.
— Девчонки, ура! Живём! — Нинка вытащила из пакета целых две банки килек и полбуханки чёрного хлеба. — Сейчас, сейчас! Сейчас бутербродов наделаю!
И только Нинка натянула на себя одеяло, как вошла медсестра, Лида.
Лида была женщиной доброй, хотя и говорила всегда строго. Никогда врачам о всяких мелочах не докладывала, не то, что другая, сменщица её, Ирина Николаевна. Ирину, кажется, даже сам Ярославцев побаивался.
Лиду мы любили, но это не значит, что можно было так вот прыгать перед ней.