Жертвенный нож.
– Послушай, Женя, – говорю я.
– Я и правда люблю тебя, – говорю я.
– Плоть слаба, – признаю я.
– Но я люблю тебя, и плевать мне, что ты думаешь об этом, – говорю я.
– Я люблю тебя, – говорю я.
– И точка.
Потом включаю подсветку и вижу, что неправильно набрал номер. Луна смеется. В темном пятне, повисшем над и без того темной улицей – в доме легавого, – зажигается свет. Я без луны знаю, что это в его квартире. Эта ночь открыла мне предвидение. Телефон, луна, да окошко легавого – так они перемигиваются, ни дать ни взять трое влюбленных, блин.
Я швыряю телефон в кусты и поднимаюсь в подъезд. Пора, пора.
– Здравствуй, – стоит на площадке он.
– А это еще зачем? – глядит на нож он.
– Ночь, мать твою, – говорю я.
– И у тебя день рождения, – задумчиво говорит он.
– Поздравляю, – поздравляет он.
– С днем рождения, – обнимает он меня за плечи.
– Насмотрелся детективов и, обнимая, обыскиваешь, – говорю я.
– Насмотрелся детективов и, обнимая, обыскиваю, – кивает он.
– Ах, деточка, – поет он.
– Если бы ты знал, сколько в детективах правды, – задумчиво поет он.
– Я-то этим говном 20 лет занимался, – говорит он.
– Уж я-то знаю, что к чему и что почем, – хвастается он.
– Уж ты-то, – говорю я.
– Заходи, – спохватывается он.
Мы заходим в прихожую. Разуваясь, я кладу нож в ботинок. Луна шепчет мне, что пока оружие не нужно.
– Луна шепчет мне, что ты не опасен, – говорю я.
– Поэтому давай выпьем, – предлагаю я.
– Луна? – кривит губы он.
– Да, – киваю я. – Луна – это очень серьезно. Для ацтеков. Гораздо больше, чем Солнце. Хотя любили они больше Солнце.
– Объясни, – просит он.
– Читал Библию? – спрашиваю я.
– Не напрягайся, – говорю я. – История про Иисуса Навина. Ну, когда он заиграл на трубе, на чем они, древние евреи, играли по праздникам. Солнце встало, и за день евреи разгромили врага.
– Ага, – припоминает он.
– Припоминаю что-то в этом роде, – говорит он.
– Смотрел в утренних мультфильмах, ну, где истории из Библии доступно разжевывают, – допускает он тавтологию.
– Еще когда мы были со Светой, – грустит он.
– У меня по пятницам не было утренних дежурств, – вспоминает он, – я на цыпочках шел на кухню и смотрел это дерьмо по маленькому телевизору почти без звука, чтобы не разбудить горячо любимую жену, – вздыхает он.
– Ах, – говорю я.
– Выпьем, – говорю я.
Мы чокаемся и пьем залпом, и он сразу разливает еще. Мы так же не спеша закуриваем. Адова смесь. Но луна шепчет – оставайся.
– Так вот, – вспоминаю я.
