– Открывай, бля, двери! – орут из-за двери.
– Я? – недоуменно спрашивает легавый.
– И ты тоже, – говорю я.
– И я? – поднимает голову Настя.
– Продолжай! – говорю я.
– Я подумал, – продолжают они оба, и легавый снова плачет, – и решил, что мне не убежать.
– Что? – не понимаю я.
– Я бегу, бегу, бегу, – терпелив легавый, – всю жизнь во сне бегу.
– И конца этому не видно, и края, – говорит он.
– Один раз я, было, перестал убегать, – признается он.
– Но Светы не стало, и я снова побежал, – говорит он. – Бегу, снова бегу.
– Прям светофор, – говорю я.
– Какой светофор? – спрашивает легавый.
– Какой светофор? – спрашивает Настя.
– Продолжай, – рявкаю я.
– Светофор, который бежит, – говорю я и напеваю, – а светофор бежит, бежит, бежит… ах, светофор зеленый…
– Ну ты и бухой! – смеется легавый.
– Ну ты и бухой, – смеется Настя.
– Продолжай, – прошу я.
– Продолжаю, – говорит легавый и продолжает: – В общем, я решил остановиться.
– Каким образом? – тупо спрашиваю я.
– Встать, – говорит он.
– А конкретнее? – спрашиваю я.
– Конкретнее, – говорит он, и я мутно, но все же трезвею, – конкретнее я объясню при встрече.
– Ладно, – говорю я.
– Увидимся на выходных, – говорю я.
– Увидимся через час, – говорит он.
Мои ноздри вдруг обжигает запах прогорклого моря, протухших водорослей, опьяневших крабов, и слово «западня» проносится по кафелю туалета, словно тот самый, давно стухший краб, который вдруг ожил, да и решил сбацать развеселый танец бочком-бочком, слово «западня» мелькает так быстро, что даже следа не оставляет, а только запах, запах предупреждающий и настораживающий. Если он решил меня пришить, лучшего момента ему не найти. Я содрогаюсь, и Настя отфыркивается.
– Что ты ел?! – визгливо спрашивает она.
– Запеканку Дьявола, – говорю я, весь трясущийся, и все происходит как обычно: фея превращается в уставшую, с морщинкой под глазом девушку, все же ближе к тридцати, чем к двадцати, и она видит это в моих глазах так же ясно, как отражение кафеля.
– Если бы не твоя жена, – говорит она, – фиг бы все это случилось.
– Классная она у тебя тетка, – говорит она.
– Легче, – прошу я, – ей и тридцати нету.
– Мне двадцать, – говорит Настя.
– Отсасывай по бардакам в том же темпе, – говорю я, – и будешь выглядеть не на тридцать, как сейчас, а на сорок.
– От этого не стареют! – парирует она.
– Все дело в кислороде, – говорю я. – Его тут мало.
– Из-за таких, как ты! – говорит она.
– Она правильно сказала, что, мол, снять тебя дело минуты, – умывается она, протирает лицо салфеткой и начинает краситься, а я, как джентльмен, жду.
