Как обычно, я угадываю. Она таращится секунды две на мою возню, потом начинает хохотать и легким взмахом – слава богу, без выстрела – дает мне понять, что шутка оценена по достоинству. Что же. Я подарил себе еще пару минут.
– Хотел бы, небось, еще? – спрашивает она, облизывая губу, и смотрит вниз, туда, где на ней нет, что вижу теперь и я, нижнего белья.
– Хотел бы, – довольно кивает она.
– Я хороша, талия есть, задница что надо, титьки свежие, ноги длинные, да и трахаюсь от души, да вдобавок доступна, как медицина при социализме, – допускает неуместное сравнение она и морщится.
– Не фиг морщиться, – взмахивает она пистолетом, и я снова чувствую боль, теперь уже в левом плече.
– Ты бы хотел меня? – смотрит она в мое лицо.
– Я вижу, – кивает она.
– В этом ваше отличие. Мужчины… – презрительно роняет она. – Трахаться любите меньше нас, но осознание того, что ты сделал это, занимает все ваше время, – грустно продолжает она.
– Люди слова, не дела, – выносит она приговор.
– То ли дело мы, – усмехается она.
– Помнишь, как мы пошли в этот долбаный театр, и я отсосала тебе на первом ряду, отчего этого вашего Лира чуть кондрашка не хватила? Бедный старик то и дело отворачивался. А прервать спектакль ему мешала эта ваша пресловутая мужская солидарность, – хохочет она.
– Ну и лицо у него было, когда я специально завершила все с таким шумом… А он все мычал какую-то чушь про коней, царство и каких-то там дочерей, которые его кинули, – от смеха держится она за живот, другой рукой, впрочем, все еще целясь в меня.
– Было хорошо, – переводит она дух.
– Особенно тебе, – сжимает она губы.
– Тебе не стоит жить, – извиняющимся тоном говорит она.
– Ведь ты все равно уже мертвец без моего тела, – полуспрашивает-полуутверждает она.
– Отлучение от моей постели и есть смерть для тебя, – объясняет она.
– Стало быть, тебе пора умирать, – кивает она.
– Я понимаю, что тебе хотелось последней сигареты, глотка вина, что там еще хотят приговоренные к смерти? А еще лучше, этого тела, – прикрывает она глаза.
– Но нет. Все, – задумывается она.
– Больше – нет, – пожимает она плечами.
– Ни хрена ты не получишь, – заводится она.
– Никогда больше, – шепчет она.
– Прощай, – говорит она.
Света поднимает пистолет. Если бы я был писатель, то сказал бы, что черный зрачок ствола заполняет тьмой комнату. Я не писатель. Скажу, что видел. А видел я немного. Она улыбается, целит прямо в меня, а потом случается то, что должно случиться.
