Увидев ее при входе в комнату, я думал, что мы сейчас устроим дикий трах. Последний Дикий Трах. Увы. Света меня опередила.
Я осторожно пытаюсь увеличить объем вдоха хоть чуть-чуть. Расширяю грудную клетку осторожными кошачьими рывками. Запрокидываю голову и вижу, что туфли на ней – совершенно не подходящие к ансамблю. Босоножки, но не в тон одежде. К таким чулкам больше подошли бы ботиночки.
– Ну, а как же, милый. Сам виноват, надо было купить мне обувь под стать наряду, – кивает она.
– Потерпи немножко, осталось совсем чуть-чуть, – ласково говорит она.
– Итак, на горизонте появляешься ты, и мне плевать, что так часто говорят, н у, в том смысле, что это распространенный оборот, ты, умник хренов! – угрожающе говорит она.
– Попробуй только улыбнуться! – пристально глядит она на меня, и я не рискую пробовать, потому что хочу пожить еще, пусть всего каких-то пять-десять минут.
– Умница… Потрепала бы по щеке, да подходить не стану, – хвалит она меня.
– Считай, что потрепала, – улыбается она.
– И появление твое производит в моей жизни маленькую революцию, – вспоминает она.
– Потому что наши с тобой органы друг под друга шиты в какой-то небесной мастерской, – кривит губы Света.
– Уж мой-то под твой – наверняка, – признает она.
– И ни в какое сравнение с жалкой возней с моим так называемым мужем то великолепие, которым мы с тобой согревали глаза Бога, а Бог ведь любит хороший секс, ибо где хороший секс, там и любовь, – ни в какое сравнение не идет, – витиевато размышляет она.
– Ты разворотил мне там все на свете. По-настоящему я занялась сексом только с тобой, – нехотя сознается она.
– Но, хоть насчет потрахаться ты и мастак, мальчик, у тебя возникли определенные проблемы с тем, что мы называем любовью, – начинает заводиться Света.
– А именно – ты мне изменяешь, – чеканит она с ненавистью.
– И если я могла простить это своему муженьку, совратившему глупую телку-школьницу, если я могла это ему простить, потому что на его похождения мне было наплевать, то тебе простить это не могу.
– Ибо что есть любовь? – спрашивает она.
– Я тебя спрашиваю. Что. Есть. Любовь? – кричит она.
– Я тебя, мать твою так, последний раз спрашиваю: что такое любовь? – подходит она чуть ближе, и я чувствую запах ее недорогого «Дали».
– Не хочешь говорить, покажи, – шипит она.
Я онемевшими пальцами шарю в области ширинки. И, как опытный игрок, сумел просчитать почти все – если ты думаешь, что просчитал все без почти, то ты наверняка проиграл. Поэтому – почти все. Тут три аспекта. Первый: пальцы у меня настолько онемели, что я вряд ли справлюсь сам. Второй: если я не успею вытащить достаточно быстро, а я не смогу сделать это по причине пункта первого, то Свете хватит времени для того, чтобы по достоинству оценить мой ответ. Третий: я рассчитываю на чувство юмора, которое ей никогда – увы, в отличие от меня – не изменяло.
