-- Ташкент! -- громко рассказывал Корней Иванович.-- Там в баню рвались, как на концерт Шаляпина. Вставали в очередь за семь часов до открытия...
-- Корней Иванович,-- прервал его кто-то,-- сегодня мороз. А ведь врачи вам запретили много говорить на морозе.
-- Ну и что? -- сказал Чуковский.-- Я не вижу здесь врачей.
-- Но все-таки... надо поберечься!
-- Да ведь и рассказать кому-нибудь надо! Ну вас, лучше я дереву расскажу.
Он остановился и, слегка поклонившись заваленной снегом сосне, густо сказал:
-- Слушай, Дерево!
Сосна дрогнула. С веток ее посыпался сухой снег.
Литераторы с палками отсеялись, разошлись, отпрощались.
Мы с Корней Ивановичем остановились у крыльца его дома. Здесь, на деревянных столбах, наросли пуховые шапки снега.
-- Вот смотрите,-- сказал он и поднял палку. Мне показалось, что он сейчас ударит по снежной шапке, но он неожиданно ловко ткнул палкою в шапку.
-- Это глаз,-- сказал он.-- А вот и второй.-- И ткнул второй раз.-- А уж это рот, нос, ухо.
Корней Иванович рисовал палкою и одновременно палкою же лепил из снега неведомую рожу. Все это напоминало детскую работу в стиле "точка, точка, огуречик...", пока Корней Иванович не сказал:
-- Это ваш портрет.
-- Как, то есть, мой?
-- А так -- вылитый вы! Ну ладно, не хотите -- не надо. Вот сейчас усечем немножко этот снежный череп и добавим лукавства.
Лакированная черная палка легко рассекала ком, и откуда-то действительно явились лукавство в снежной роже и сказочность.
Мы вернулись в дом.
В прихожей Корней Иванович снял пальто, шапку-пирожок, вернее целый островерхий каракулевый пирог, уселся в кресло и, кряхтя, попытался снять валенки. Валенки не снимались. Корней Иванович и так и сяк подцеплял носком пятку, но носок с пятки соскальзывал.
-- Позвольте, помогу.
-- Не выйдет. Тут сноровка нужна. Есть у вас сноровка?
-- Сноровки нету. Но позвольте попробовать.
-- Извольте, пожалуйста, пробуйте.
Я схватился за валенок, дернул и чуть не свалил Чуковского на пол.
-- Нет сноровки,-- поморщился Корней Иванович.-- Да вы полегче.
Чтобы половчей ухватить валенок, мне пришлось встать на колено.
-- Вам не противно? -- спросил Корней Иванович.
-- Что такое?
-- Да ведь вы стоите передо мной на коленях.
-- На одном,-- уточнил я.-- И не перед вами, а перед валенками. Валенки слезали туго.
-- Спасибо,-- сказал, наконец, Чуковский.-- А все-таки не каждый может похвастаться, что валенки с Чуковского снимал.
В доме Корней Ивановича всюду на стенах висели рисунки и картины знаменитых и замечательных художников. И я рассматривал их, иногда угадывал автора, иногда -- нет. Заприметил я и лубочную картину на тему стихотворения Н. А. Некрасова. "Что ты жадно глядишь на дорогу...".
