- Господин полковник, разрешите и мне с ним пойти? - спросил Митя.
- Одного довольно, - коротко отрезал полковник.
Митя обиделся, отошел в сторону и сел на тумбу.
Лагин долго не возвращался. Время текло очень медленно. Плескалась о берег вода.
- Не застрелили ли его? - спросил Козардюк.
- Нет, выстрела не было слышно.
- А может быть, в плен его забрали, - добавил Козардюк.
- Возможно, - ответил кто-то.
- Черт их дери, мне это не нравится, - помолчав, зашептал Козардюк дрожащим голосом. - Красноармейцев отпустили, а они своих известят.
- Не разводите панику, - хрипло приказал полковник.
Часовые боялись далеко отходить. Дозоры, отойдя на несколько шагов, на цыпочках кружились вокруг пристани и возвращались обратно. Кто-то закурил, но, вспомнив, где он находится, быстро затоптал папиросу.
Отряд, стараясь не шуметь, перебрался на буксиры. Люди лежали на отсыревшем полу, не спали и шептались всю ночь. Им казалось, что из тьмы приближались шаги и звякали затворы, что гвозди чьих-то сапог скользили по камням.
- Тсс!… Молчание, господа!
- Нет, это так…
- А вдруг нас отрежут?
- Вы думаете?
- А кто их знает!
Лагин пришел под утро. Он осмотрел весь город, побывал на вокзале и зашел домой закусить.
- Красноармейцы, узнав, что в Ярославле восстание, бежали, - доложил он, - а из Бологого сейчас пришел эшелон… Я видел, как они высаживались. Теперь городские власти уже на местах…
У всех сердца упали, а полковник утер рукавом кителя мокрые от росы усы и сказал:
- Будем сражаться до последней капли крови!
Козардюк, сняв шапку и ремни, сел на чурбан, сжал руками голову и замолчал как убитый. Глядя на подплывающий туман, полковник морщился, а потом приказал выходить на середину реки.
Утро смыло звезды с побледневшего неба. Над Волгой росли горы тумана. Серыми силуэтами слегка намечались здания города. Золотой купол собора слабо мерцал.
У всех позеленели лица. Все голоса, казалось, охрипли. Поломанный буксир потопили. Митя и Лагин прорубили топором его днище, и он, захлебнувшись, затонул, только вода закружилась сальными воронками. Пулеметы затащили в гнезда. Буксир низко сел; на его палубе от винтовок, дров и людей стало тесно.
Едва отчалили, как из городского тумана щелкнул плетью выстрел, другой, и набережная ожила от дрожащей, захлебывающейся пулеметной трели. Эхо катилось по Волге. Повизгивало. Проносились струйки пуль. На палубе люди заметались и, налетая друг на друга, полезли в маленький трюм. Штатский, боясь поднять голову, полз к трюму, работая лишь руками, держа лицо вровень с полом.
