Елена Румановская. Евгений Шварц о евреях и еврействе
Еврейство как один из компонентов личности и творчества Евгения Шварца настолько значимо и очевидно, что эта тема, естественно, привлекает внимание исследователей [2]. Вместе с тем, отдельные рассуждения, характеристики и наблюдения, связанные с еврейской темой, в мемуарах и дневниках писателя (изданных полностью лишь в 1990-х годах) достаточно разнообразны, чтобы дать возможность для различных предположений и интерпретаций
Естественно, что тема берёт начало в особенностях биографии писателя. Его отец - Лев Борисович Шварц (1874-1940), студент-медик Казанского университета, еврей, крестился в 1896 г., чтобы жениться на Марии Фёдоровне Шелковой (1874-1941), курсистке акушерских курсов. Там же, в Казани, родился Евгений.
Оценкам и отношениям двух ветвей родни - Шварцев и Шелковых - посвящено очень много места в дневниках-мемуарах Евгения Львовича, видимо, они оказали большое влияние на формирование личности и, в какой-то мере, творчества писателя. Во всяком случае, будучи уже немолодым человеком (в 1950 г., когда дневниковые записи приобретают отчётливо мемуарный характер, Шварцу 54 года), он пытается осмыслить своё детство и, в том числе, свою национальную принадлежность.
Еврейская и русская стихии в детстве Шварца были непохожи, существовали отдельно в его сознании, как отдельно, каждая в своём городе, жили семьи отца и матери: "Рязань и Екатеринодар, мамина родня и папина родня, они и думали, и чувствовали, и говорили по-разному, и даже сны видели разные, как же могли они договориться?" [3]
Подчёркнута разница не только дум и чувств, но и речи, и даже снов двух ветвей родни: русской, тяготеющей к Москве, с рязанским говором, дедом-цирульником, бабушкой, ходившей в церковь, сёстрами и братьями матери (двое из них "служили в акцизе", ещё один был мировым судьёй [3]); и еврейской, южной, живущей в Екатеринодаре (теперешнем Краснодаре), с суровым и сильным дедом, владельцем мебельного магазина, и с истериками бабушки Бальбины Григорьевны ("...бабушка, окружённая сыновьями, которые её уговаривают и утешают, вертится на месте, заткнув уши, ничего не желая слушать, повторяя: "Ни, ни, ни!"
