Не видевший того, что было в прихожей, Шварц обо всем догадался, проследив взглядом за мной, бежавшим с шерстяными чулками в руках.
Минут через десять в столовую вошли Анна Андреевна и Ольга Федоровна. Анна Андреевна спокойно поздоровалась. Глаза присутствующих невольно устремились на ее ноги. Анна Андреевна стояла в теплых чулках – туфли Ольги Федоровны не подошли. Подвинув стул к камину, она села, сказав:
– Я погреюсь.
Странное впечатление производила ее фигура. У камина сидела уже немолодая, седая, бедно одетая женщина, без туфель, придвинув к огню озябшие на уличной стуже ноги. И в то же время во всей ее осанке, в гордо откинутой голове, в строгих чертах ее лица – все в ней было величественно и просто. Я уже знал, что при определении ее осанки часто употребляется эпитет – королевская, царственная. Этот эпитет, пожалуй, наиболее подходил и сейчас к озябшей женщине, сидевшей у камина. Бедность только подчеркивала ее достойную величавость. Вспоминались стихи: Оттого и лохмотья сиротства
Я, как брачные ризы, ношу. Герман разлил коньяк, подал Анне Андреевне рюмку и провозгласил:
– За нашу Анну Андреевну, за нашу королеву-бродягу! – и поцеловал ее руку.
Губы Анны Андреевны чуть дрогнули в улыбке.
– Спасибо, – сказала она. И опять я вспомнил стихи: У меня есть улыбка одна:
Так, движенье чуть видное губ. За ужином Женя Шварц "держал стол". Он рассказывал разные истории из своей "героической" биографии – как запрещались спектакли по его пьесам, как требовали исправления текста. Интонация его рассказов была грустная и бодрая.
И Ольга Федоровна, и Юрий Павлович поддерживали Шварца.
О настоящем положении Анны Андреевны, повторяю, никто даже не заикался. Но мудрая Ахматова отлично понимала добрые намерения сидевших за столом друзей. Ей хотелось помочь тем, кто так искренне стремился помогать ей. Но жалости Ахматова не принимала. Перед этим, где-то в конце 1945 года, она, как бы исповедуясь, писала: Я не любила с давних дней,
Чтобы меня жалели. Анна Андреевна, приподняв руку, остановила нас. – Я прочту стихотворение, написанное год назад: Наше священное ремесло
Существует тысячи лет...
С ним и без света миру светло.
Но еще ни один не сказал поэт,
Что мудрости нет, и старости нет,
А может, и смерти нет. Анна Андреевна читала своим удивительным по тембру, глубоким, грудным голосом. В интонации была заложена правда мысли, правда чувства.
