АЛЕКСАНДР ТУФАНОВ (второй рассказ отца)
О Туфанове мы знали, что он работает счетоводом в домоуправлении и после смерти Хлебникова присвоил себе титул Председателя Земного шара. Так он именовался на афише.
Из-за кулис вышел Александр Туфанов, и вздох удивления прошелестел по залу. Перед нами появился маленький горбун, два горба — спереди и сзади. Весь он облачен в какой-то средневековый камзол, а рубаха кончалась кружевным жабо, обрамляющим бледное лицо. Длинные прямые волосы ниспадали на плечи. Пушистые усы и старомодное пенсне на черной ленточке, которую он то и дело поправлял.
И это Председатель Земного шара?
Но никто не засмеялся. Смешного не было, было как-то неуютно и жалко.
Он вышел с гармоникой в руках, сел на стул, короткие ножки не доставали до пола. Рядом с ним встала женщина с распущенными волосами, в сарафане и расшитом жемчугом кокошнике. Она тоже держала гармонь. В ней мы сразу узнали кассиршу, которая продавала билеты.
— Мы с женой, Марией Валентиновной, исполним мои стихи, — неожиданно высоким голосом начал Туфанов.
И вот под аккомпанемент двух гармоник они запели на манер русских северных сказателей его стихи. На бедную женщину было тяжело смотреть, так она смущалась оттого, что на нее уставились сотни глаз. Но когда она взглядывала на мужа, в ее взоре была не просто любовь, а восторг, восхищение почти религиозное.
После каждого стихотворения им хлопали из вежливости. Председатель величественно кланялся и снова начинал петь, переходя на речитатив. Все это было так далеко от нас, от наших взглядов, что и скандала устраивать не казалось возможным.
Но вот ушел со сцены и Председатель Земного шара, ушла и Председательница. Появился Альвек.
АЛЬВЕК (третий рассказ отца)
Об Альвеке мы слышали впервые. Это был нагловатого вида молодой человек, лет двадцати семи, не более. Жгучий брюнет с глазами гипнотизера. Когда он читал лекцию, то мотался по сцене, истерически выкрикивая слова.
Теперь он сообщил, что прочтет стихи, которые предварил эпиграфом из протопопа Аввакума. Стихи звучали так:
Я в каждой б… души не чаю…
Первая же строчка вызвала в зале что-то невероятное, стучали, кричали, визжали. Альвек поднял руку, подождал, пока установилась тишина, и прочитал:
Я в каждой б… души не чаю…
На девушек было занятно смотреть, они и смутились, и от души веселились: еще бы — такое не каждый день услышишь со сцены. Но когда Альвек в третий раз прочитал ту же строчку, раздались голоса:
