Отъехав немного от Гороховой, карета внезапно остановилась. В низенькую дверцу пробрался ротмистр Невистов, присел около Красикова, закурил сигару, протянул коробку арестованному. Петр отрицательно повел головой.
— Позвольте поговорить с вами, так сказать, неофициально. — Голос у ротмистра был мягкий, располагающий. — Вы, я понимаю, удивлены. Но поверьте, мне очень любопытны люди, подобные вам. Не могу понять, как человек из более или менее состоятельной семьи, с образованием и обнадеживающими видами на будущее входит в преступные сообщества. Вам ли не быть довольным судьбой? Студент лучшего императорского заведения, владеете языками, бываете в Европе. — Его изумление казалось непритворным. Неужели жандармик ищет ответов на вопросы о смысле жизни? Петр молчал, ожидая, чем закончатся излияния души. — Я понимаю, вы мне не верите, — продолжал ротмистр с некоторым даже огорчением. — Кто я для вас? Жандарм — и только. Но уверяю вас, здесь нет ничего, кроме любопытства перед психологической загадкой. Психология души — моя страсть.
— Не эта ли страсть привела вас на службу в жандармский корпус? — насмешливо спросил Петр.
— Смеетесь? — Невистов ничуть не обиделся. — А между тем вы оказались провидцем. Именно этой страстью был движим, вступая в корпус. И немало поучительного повидал за время службы.
— Воображаю, как много поучительного стало затем известно вашему полковнику.
— Упаси бог! Да я с полковником вне службы и не встречаюсь. Что у нас общего? Он из богатых дворян, я из разночинцев…
Ротмистр был так уязвлен, что невозможно было усомниться в его искренности. Он даже отвернулся.
— В таком случае, — сказал Петр, — вам более пристало бороться с государством богатых дворян, чем быть его ценным псом.
Трубецкой бастион Петропавловской крепости, камера сорок пять. Места для одного человека здесь, пожалуй, довольно. От стены до стены в ширину — саженей пять-шесть, в длину — десять — двенадцать. Мало света? Что ж, тюрьма. Каменный пол, глухие стены, приросшая к одной из них изголовьем железная койка с тощим матрацем, застланным грязно-серым одеялом, прикрепленный к стене столик, тяжелая дверь в глубоком проеме, зарешеченное оконце под полуовалом потолка. Подходящее место для «раздумий в одиночестве»…
Петр осмотрелся и, преодолев брезгливость, опустился на койку. Нет, не для живого человека этот каменный мешок. И уж не для него — это очевидно. Он по нраву непоседа, ему нужны люди, движение, свет. Без людей ему и думать-то не по силам.
